– Георг, ты все еще думаешь о том, что сказал тебе Бок, не так ли? – спросил Вилли. – Но ты не можешь не признать, что он использовал свои мозги на полную катушку, проявив всю хитрость и смекалку, конечно исключая грубую допущенную ошибку.
Я ухмыльнулся, обращаясь к нему:
– Да, знаю, но я не мог сказать ему об этом, потому что тем самым сбил бы его с толку, и в будущем он бы напрочь забыл все навыки. Хорошая встряска никогда никому не помешает, исключая личные отношения конечно же. Я понимаю, что накричать на человека проще всего, но еще больше меня беспокоит то, что, если все пускать на самотек, мы быстро разболтаемся, а такая дисциплина в нашем деле ни к чему.
Обойдя весь лагерь, мы вернулись к машине и поехали на головной дозор. К нашему приезду Бок уже установил технику, и все теперь находилось под контролем. Оба танка стояли в соответствии с приказом, а люди были разбиты на группы по два человека. Троих людей политрука не было видно, а весь отряд растянулся по дороге далеко вперед, аккуратно меняя дорожные указатели: «Объезд – дорога перекрыта», «Дороги нет», «Стоп», «Объезд», «Объезд», «Объезд». Если русские поведут себя так, как мы рассчитывали, и последуют согласно указателям, то им предстоит избороздить всю Россию, прежде чем они достигнут фронта.
Вилли остановил машину под деревом, и мы, обойдя автомобиль, направились к грузовику. Бок сидел внутри с двоими своими людьми и офицерами политрука.
– Все под контролем, капитан, – произнес он. – Но что, вы считаете, нам делать с этими троими?
– Не хотите же вы, чтобы они вернулись обратно в Одессу, не так ли?
Бок и Вилли уставились в землю. Никто из группы еще не убивал никого вне боя. Подумав об этом, я почувствовал щемящую боль, но альтернативы не было. Взять их в плен и держать в заключении было слишком рискованно, но и позволить им уйти значило погубить самих себя.
– Или они, или мы, – сделал вывод Вилли, думая так же, как и я.
– Да. – Я повернулся к Боку: – Не делайте этого здесь, спуститесь вниз к реке.
Он кивнул, удовлетворенный этим решением не больше, чем я. Хотя мы разговаривали по-немецки, русские, должно быть, чувствовали, о чем идет речь, но, несмотря на это, держались достойно. Передо мной находились заклятые враги, и, тем не менее, я восхищался их мужеством.
– Потом так сровняйте землю, как будто здесь ничего не произошло, – сказал я Боку.
Ничего не отвечая, он завел машину, и они тронулись с места, в то время как мы с Вилли смотрели им вслед.
Следующие двадцать минут показались мне длиннее всей прожитой жизни. Было ощущение, что Бок никогда не вернется. Я пошел по дороге, стараясь даже не смотреть в сторону реки, хотя понимал, что, скорее всего, ничего там не увижу, весь обратился в слух, пытаясь уловить малейший звук, хотя прекрасно знал, что ничего не услышу. Вилли, видимо, тоже переполняли эмоции, так как мы избегали смотреть друг другу в глаза. Телефон беспрерывно звонил, отдавались приказ за приказом с фронта, но все это было пустяками по сравнению с тем шквалом мыслей, носившихся в моей голове. Тот факт, что кто-то другой выполнял за меня грязную работу, не имел значения. Не было разницы, кто сделает это, потому что смысл содеянного от этого не менялся. Затем я увидел подъезжающий грузовик.
Бок выпрыгнул, не дожидаясь, пока машина остановится. Его лицо было серого цвета, и на нем было выражение отвращения.
– Дело сделано, и сам дьявол не найдет этого проклятого места. Но за такие вещи он и нас заберет с собой. – Он посмотрел в сторону, а потом снова заговорил: – Эта чертова война. Они отплатят нам той же монетой, если поймают, я знаю, поэтому, хотим мы или нет, нам придется смириться с этой мыслью.
Я кивнул, и он ушел.
Колонны русских грузовиков и людей, двигавшихся мимо нас, казались бесконечными. Они продвигались вперед медленно, но настойчиво. Я увидел колонну машин, сворачивающих на дорогу, где мы меняли указатели. Начался хаос. Оттуда колонны русских стали сворачивать на юг, восток и запад – во всех направлениях, кроме северного. Водители совсем запутались, не зная, куда им ехать. Только возвращавшиеся с передовой знали дорогу.
Машины с продовольствием и боеприпасами являлись самыми важными на данный момент, потому что без них ни русские танки, ни артиллерия или пехота ничего не могли сделать. Сами шоферы были настолько уставшими, что им уже было все равно, куда ехать, и они машинально держались за предыдущей машиной в колонне.
Я стоял на краю дороги и, наблюдая за проезжавшими с грохотом каретами «Скорой помощи», бессознательно фиксировал, насколько тяжелы и огромны потери вокруг. Линия фронта казалась далекой и близкой одновременно. Затем я различил другой звук; настойчивый монотонный гул доносился с севера, и я осознал, что это могут быть только наши самолеты – около полудюжины. Через несколько секунд я увидел их, бомбящих все, что стояло или двигалось по дороге. Русские, спасая свою жизнь, бросая машины, убегали в лес и в поля, тянущиеся вдоль дороги. В течение нескольких секунд дорога полностью опустела. Даже машины «Скорой помощи» оказались брошенными, и только несчастные раненые остались внутри. Ни на одной из них не было знака красного креста, и для немецких самолетов они оставались такими же, как и все остальные, а значит, наравне с другим транспортом подвергались обстрелу. Я наблюдал за самолетами, когда они с оглушительным ревом снижались, сметая все на дороге. Два грузовика, ехавшие впереди, взорвались, и воспламенившийся бензин загорелся, начав распространяться в нашу сторону, приближаясь к другим машинам.
Но мы находились на приличном расстоянии, поэтому на этот счет волноваться было нечего. А вот самолеты беспокоили меня не на шутку. Если они не заметят наш растянутый флаг, то сметут нас с лица земли в считаные секунды. Ведущий самолет сейчас находился почти над нами, и я ждал, затаив дыхание. В последний момент он резко отошел вправо и прекратил огонь. Затем, совсем низко пролетев мимо нас, чтоб хорошенько рассмотреть флаг, сделал еще один виток и, дождавшись, когда мы проедем, разразился огнем по правой стороне дороги. Я расслабился, понимая, что пилот доложит о том, что эта территория полностью контролируется нами.
С этого момента самолеты взмывали в воздух каждые полчаса, бомбя остатки войск и машин, направлявшихся к линии фронта. Их огонь блокировал дорогу на несколько километров вперед, и теперь все транспортные средства должны были ждать, когда все утихнет. Пехотинцы были вынуждены уйти с дороги и пробираться по лесу сквозь заросли кустарников, на расстоянии трехсот-четырехсот метров от обеих сторон дороги. Мало кому, кроме нас, удалось спастись. Подорванные грузовики беспорядочно стояли на обочинах дороги, и некоторые солдаты вяло пытались затушить небольшие очаги горевшей травы. А тем временем на головном дозоре мы продолжали спокойно отвечать на телефонные звонки, дезинформируя каждого звонившего.
