Наступила ночь. Бой прекратился, и тишину нарушали лишь редкая перестрелка па окраинах и крики раненых, оставленных на улицах горевшего города.
Кутузов со штабом расположился в лесу у костра. Он ждал к утру наступления французов и решил переменить позицию. Горевший город выгод уже не представлял, холмистая местность перед ним мешала действовать кавалерии, позади был овраг, и Кутузов решил отвести русскую армию за овраг. Этому воспротивились Вильсон, Беннигсен и даже любимец Кутузова Толь. Толь считал, что надо перейти в наступление, а не отходить. Беннигсен иронически поздравлял с успехом в новом сражении, и Кутузов так же иронически убеждал Толя:
– Видите, опытный генерал говорил, что завтра нападет на меня неприятель, а вы хотите, чтобы я действо-пал, как заносчивый гусар, – и, положив руку на плечо Толя, добавил: – Поди, милый, и напиши все, что я тебе говорил.
Кутузов перевел армию за овраг.
Он мог быть доволен результатами дня. «…Сей день один из знаменитейших в войне 1812 года, ибо потерянное сражение при Малоярославце повлекло бы за собой пагубнейшие следствия и открыло путь неприятелю в богатейшие наши губернии», – записано в журнале военных действий русской армии. «А между тем, – пишет историк Окунев, – сама Бородинская битва не была так нужна для Наполеона, как битва при Малоярославце. Правда, что первая открыла ему вход в Москву, но не принесла ничего, кроме бесплодного трофея и гибельных последствий, между тем спасение всей его армии зависело от последней…»
Отдав все распоряжения, Кутузов спокойно уснул на разостланной бурке в лесу под открытым небом.
Несмотря на глубокую ночь, Наполеон не спал. Ему донесли, что позиция русских за оврагом неприступна. Французский император сидел в заброшенной избе деревушки Городни, недалеко от Малоярославца, опершись на стол, закрыв лицо руками и не глядя на лежавшую перед ним карту России.
Вокруг, молчаливые и неподвижные, стояли маршалы. Они ждали приказа императора. Наконец он заговорил, ни к кому не обращаясь, ни у кого не спрашивая, он, словно не замечая присутствующих, разговаривал сам с собой:
– Прибытие князя Кутузова изменило положение. Неприятель принял боевое положение. Мы нападем на него, сражение неизбежно. Должны ли мы дать сражение при настоящем положении дела?
Он посмотрел на карту: дороги тянулись на Калугу и на Можайск. На первой ждал Кутузов, на второй – позор отступления. По какой идти?
Наполеон умолк. В тревожной тишине медленно тянулось время. Наконец Наполеон встал и, не выслушав мнения маршалов, не сказав им своего решения, мановением руки отпустил их.
Всю эту ночь провел Наполеон без сна. Трудно было великому полководцу впервые в жизни принимать решение бежать от противника.
Стало светать. Наполеон со свитой опять выехал на рекогносцировку, во время которой на них налетел казачий разъезд, и только случайность спасла Наполеона от плена или казачьей пики. Это потрясло Наполеона. Вернувшись в штаб, он потребовал у своего врача яду, очевидно, чтобы отравиться, если не удастся избежать плена.
В десять часов утра под охраной конвоя Наполеон все же опять выехал на осмотр позиций русской армии. Он не мог еще примириться с мыслью, что должен отступать.
Но грозная и непобедимая, на неприступной позиции стояла армия Кутузова, армия, которую он знал по Аустерлицу, Прейсиш-Эйлау, Бородину, Малоярославцу, it понял Наполеон, что почетного выхода у него нет. Оставался позорный выход – бежать по разоренной Смоленской дороге.
«…Помните ли вы, – с тоской вспоминал Сегюр, – это злосчастное поле битвы, на котором остановилось завоевание мира, где двадцать лет непрерывных побед рассыпались в прах, где началось великое крушение нашего счастья? Представляется ли еще вашим глазам этот разрушенный кровавый город и эти глубокие овраги и леса, которые, окружая высокую долину, образуют из нее замкнутое место? С одной стороны, французы, уходившие с севера, которого они так пугались, а с другой – у опушек лесов – русские, охранявшие дороги на юг и пытавшиеся толкнуть нас во власть их грозной зимы. Представляется ли вам Наполеон, между двумя армиями посреди этой долины, его шаги, его взгляды, блуждавшие с юга на восток – с Калужской дороги на Медынскую? Обе они закрыты. На Калужской Кутузов и 120 000 человек, готовых оспаривать у него 20 лье лощины, со стороны Медыни он видит многочисленную кавалерию – это Платов… Маршалы, уже не стесняясь присутствия императора, обсуждая положение, начали ссору… „Хорошо, господа, – остановил он маршалов, – я решу сам“».
Он приказал было готовиться к наступлению, тайнописью написал приказ маршалу Виктору спешить из Смоленска, но в этот момент ему доложили, что и в тылу и на фланге появились казаки. Это упало последней гирей на чашу весов.
Французская армия получила приказ отступать. Впереди своей гвардии на разоренную Смоленскую дорогу вступил Наполеон. Начиналось бегство.
«Мог бы я гордиться, что от меня первого бежит Наполеон, – писал Кутузов жене, – но бог смиряет гордыню».
Через пятьдесят два дня после Бородинского сражения Наполеон со своей армией опять подошел к Бородину.
Вся земля была усеяна десятками тысяч трупов, растерзанных хищниками и псами. Потрясенные ужасным зрелищем, проходили по полю солдаты французской армии. Они стремились скорее уйти с этого огромного кладбища без могил.
Солдаты уходили все дальше, но каждый из них, как никогда раньше, понимал, что все жертвы напрасны. Россию победить не удалось, а их ждет участь товарищей, чьи изуродованные трупы видели они на Бородинском поле. Смерть следует за плечами, идет сбоку, стоит впереди, заглядывая в глаза. Сзади наседали казаки Платова, на фланге двигалась вся русская армия, впереди ждали голод и зимняя стужа.
В армии Наполеона, шедшей в Россию побеждать «русских варваров», установились звериные отношения между людьми, она сама стала скопищем варваров. Армия стала распадаться. Солдаты перестали подчиняться офицерам, потому что поняли, что гибнут они за чужие интересы, а офицеры бросили на произвол голодных солдат, оберегая лишь имущество, награбленное в Москве. Французская гвардия грабила вестфальские части, отнимая у них провиант, между французами и пруссаками, между итальянцами и поляками, между солдатами десятков национальностей возникали смертные побоища из-за хлеба, из-за теплых вещей, за место у ночного костра. Ночью обкрадывали друг друга, уводили друг у друга коней, раздевали и забирали одежду умирающих, убивали, отнимая кусок хлеба.
Отступавшая армия проходила мимо находившегося у Бородина Колоцкого монастыря, обращенного в лазарет. Узнав об отступлении своей армии, раненые выползали на дорогу, умоляя взять их с собой. Наполеон не выдержал и, хотя сам приказал оставить в Москве тысячи больных, разрешил забрать раненых из Колоцкого монастыря, положив по одному на каждую обозную повозку и на экипажи, груженные награбленными вещами.
