учились петь, играть и отбивать рок-н-ролльные ритмы. Никого уже не интересовали дембельские альбомы, сержантские лычки и прочие, по выражению Морозова, «амулеты папуасского обихода».
Отслужив, он вернулся на «Мелодию». Новым его увлечением стал виртуоз-гитарист Джон Маклафлин. «Я не расставался с гитарой за обеденным столом, сидя на унитазе и даже читая книгу — автоматически блудил пальцами по грифу, не давая расслабиться себе ни на секунду», — вспоминает Морозов. В иные дни он играл по 20 часов в сутки. На подпольных питерских сейшенах того периода он выступал с клавишником Олегом Гусевым (ныне маститый клипмейкер), гитаристами Александром Ляпиным (экс-«Аквариум») и Юрием Ильченко (из раннего состава «Мифов» и «Машины времени»).
В 1976 году Морозов — по-прежнему в одиночку — записал 24-минутный магнитоальбом «Свадьба кретинов». Тайными тропами он разошелся по СССР и сделал его имя известным всему рок-андеграунду. (Лидер «Крематория» Армен Григорян, например, никогда не скрывал, что на его творчество сильно повлиял Морозов, «питерский рокер-одиночка, выпускающий по несколько альбомов в год».)
Но пример, который подавал Морозов-звукорежиссер, был, пожалуй, важнее примера Морозова-сочинителя. «Если такие записи смогли сделать в Питере, — рассуждали советские рокеры, вертя в руках бобины с его альбомами, — почему бы не попробовать и нам?..» В этом смысле творчество Морозова, безусловно, повлияло на бум «магнитофонного рока» середины 1980-х.
Между тем один его альбом следовал за другим. «Делиться сокровенным с магнитофонной лентой мне было гораздо приятнее, чем с тусовкой», — говорит Морозов. Итогом этой работы в подполье стали 57 магнитоальбомов. Даже выборочное перечисление названий дает представление о палитре его увлечений — «Джаз ночью», «Брахма Астра», «Китайская поэзия», «Евангелие от Матфея». Переписать их приезжали посланцы со всего СССР (за тиражирование Морозов не брал ни копейки).
Записывался он нелегально, проникая на «Мелодию» под любым предлогом (например, профилактический ремонт). В студии Морозов мог просидеть безвылазно по 8–12 часов. Нередко он заканчивал свои занятия, когда метро уже было закрыто. Тогда он шел пешком на другой конец города, чтобы успеть поспать два-три часа.
Одержимость творчеством, склонность к уединению наложили свой отпечаток на характер Морозова, и без того непростой. Он не заводил жены и детей, потому что считал, что они помешают ему творить. Ходил в самопальных джинсах и морском кителе, а зимой в караульном тулупе, по дешевке купленном у солдатика-крадунца. Не читал советских газет, не слушал радио и принципиально не употреблял слова «товарищ».
В рок-н-ролльном Питере он прослыл волком-одиночкой. Упорные занятия йогой, сыроедение и твердый отказ от всех видов «дури» добавили Морозову еще и ауру чудака-отшельника. К тому же его тексты, нередко обращенные напрямую к Богу, вызывали в период лозунгов «долой коммунистов!» явное непонимание. Майк Науменко написал даже «Песню гуру» (альбом «IV») с ернической строчкой «Я вам поставлю Юрия Морозова, / Он типа Кришны — тоже всеми шибко любим».
В конце 1980-х, когда тиски советской цензуры ослабли, Андрей Тропилло взялся «проталкивать» продукты творчества наших рокеров на грампластинки. По его просьбе Морозов в мастер-тэйпе «Белой полосы» группы «Зоопарк» вырезал с добрую сотню щелчков и хрипов. Тем самым непроходимый для отдела технического контроля «Мелодии» альбом был превращен в конфетку.
Примерно тогда же Морозов — как звукооператор — помогал записываться Гребенщикову и только что переехавшему на невские берега Юрию Шевчуку. Вместе с «ДДТ» он даже совершил в 1988 году как автор-исполнитель большой тур по Дальнему Востоку. А в 1992-м принял приглашение «ДДТ» посидеть за звукорежиссерским пультом, когда группа «катала» по стране новую программу «Черный пес».
Кропотливая работа довела «звуковые» навыки Морозова до совершенства. Он полностью соответствовал западным представлениям об идеальном звукорежиссере: это такой же музыкант, который вдобавок обладает знаниями о природе звука и специфике записи любого инструмента, в состоянии быстро «просечь» идею музыки и предложить способ, как лучше всего ее выразить.
В Париже, куда Морозов прибыл по частному приглашению, его профессионализм оценили в первый же день. Через два часа совместной работы режиссер Филипп Лафон (он записывал, в частности, Тину Тернер и Duran Duran) стал называть Морозова «учителем».
Таким был человек, которому предстояло записать на «Мелодии» сольный альбом харьковского рокера Сергея Чигракова.
* * *
Впервые о Морозове Чиж услышал в армии: питерские призывники рассказывали про некоего рок-гуру и пели под гитару его песни. Мнение этого человека, которого он заочно уважал, было для Чижа крайне важно. Если бы Морозов «забраковал» его песни, он мог бы вообще плюнуть на затею с альбомом.
— Бурлака спрашивает: «Как думаешь, покатит все это?» — вспоминает Морозов. — Говорю: «По-моему, запросто. Я впервые слышу настоящий блюз». У музыканта должен быть корень — не авангард, не Йоко Оно [86]. Ежели есть блюз, корешок хоть какой-то — всё, никаких проблем! Это общепонятный музыкальный язык. Он понравится и 15-летнему пацану, и тем, кто постарше.
(Чтобы оценить степень симпатии Морозова к Чижу, надо знать, что все добрые слова Юрия Васильевича в адрес наших рокеров можно уместить на обратной стороне почтовой марки. При этом там останется достаточно много свободного места. «Как-то на Невском, — рассказывал он, — я увидел парня в ватнике, на спине которого белой краской было намалевано: “Лисья шуба”. Вот эту надпись я часто вспоминал потом, работая с отечественными “звездами”».)
Высокий и крепкий, Морозов был одновременно похож на рокера Нила Янга и на отставного гвардейского полковника (чего стоил один его «командный голос»!). Многим он казался властным и жестким. Но, выражаясь языком Хантера Дэвиса, «за этим холодным фасадом скрывалась добрая отзывчивая душа, которую волновали проблемы музыкантов, с большим запасом юмора и сочувствия». Во всяком случае, Морозов признавал, что у музыканта есть право самовыражаться, и звукорежиссер не должен ему в этом мешать.
Позже Чиж рассказал, как выглядела его работа с Морозовым: «Юра крутит ручки: “А вот так нормально?” Я говорю: “Нормально”. Он говорит: “А если я середины добавлю?” И добавляет, а я не слышу, я не врубаюсь, о чем он говорит. “Так лучше?” И я, чтобы его не обидеть, говорю: “Лучше”. — “Так и оставим? Или прибрать?” В конце концов я говорю: “Юра, делай как хочешь! Я ничего не понимаю”».
Доверясь мэтру, Чиж не прогадал: на сольнике было воплощено немало дельных советов Морозова, которые иной раз касались мельчайших нюансов аранжировок.
Сам рабочий процесс начался, как обычно, с записи «болванки» — бас-гитары и барабанов.
— Для Чижа, — говорит Морозов, — нужен был барабанщик-мотор. У Корзинина другая манера — старинная, размашистая. Но когда он сел за
