выступлений и даже побывал фигурантом на судебном процессе против газеты «Смена», обвинившей Кинчева в фашизме. К 1993 году он стал отходить от репортажной остроты, посвятив себя студийным экспериментам.
— Мне позвонила Света Лосева: «Старик Потапыч! Приехал хороший хлопец, тебе понравятся его песенки», — рассказывает Валерий. — До этого я про Чижа вообще не слышал. Песни Чернецкого я знал, они мне офигенно нравились. А Чиж был для меня «темной птичкой». Но у Светы хороший вкус, я ей доверяю. Мне дали прослушать кассету, и это был тот редкий случай, когда мне сразу всё понравилось. К тому времени я уже обожрался рок-н-роллом. А тут всё было свежо, здорово — классный вариант, когда целиково выстроился весь альбом. То, чего я до сих пор не слышал у «ДДТ»: есть шикарные вещи, программы, но нет цельного альбома... Что тогда изначально покоряло в Сереге — самое ироничное отношение к себе и к жизни. Он никогда не косил под «крутого», вокруг него всегда была нормальная атмосфера. Мне нравилось с ним работать.
Первая по-настоящему профессиональная фотосессия Чижа прошла в Мраморном дворце, где тогда размещался ленинский музей. Через неделю Потапов предложил свой вариант оформления конверта: синий, облачно-вечерний город, над ним три барельефа, как будто вырубленных в скале, — Чиж в окружении двух милых девушек.
Позже критики сравнивали это дизайнерское решение с обложкой альбома «Deep Purple In Rock», курносого Чижа с поэтом Сергеем Есениным, а барышень вокруг него — с римскими матронами.
— Была даже статья, где в обложке искали некий скрытый смысл, — вспоминает Потапов. — Типа «запаянный» Чиж — теперь наш, питерский, и пошли все на хер!..
Во время работы над обложкой был придуман и фирменный чижовский логотип с пацификом. Собственно, именно так — своим прозвищем, где буква «ж» соединена с хиппанской «лапкой голубя», — Чиж всегда расписывался. Художнице Кате Кашицыной, жене Потапова, оставалось только подобрать подходящий шрифт.
По настоянию Чижа на конверте появилась фраза: «Перед прослушиванием — покурить». Многие были против этой хиппанской бравады, но рискованный совет стал для Потапова еще одной зацепкой — круглую сердцевину самой пластинки, т. н. лейбл, он выполнил в виде клочка от пачки «Беломорканала» (в папиросу, как известно, удобно забивать «косяк»).
Когда альбом был закончен, нужно было «скинуть» готовые треки на цифровую кассету в формате DAT (Digital Audio Tape). По тем временам это был прогрессивный и достаточно дорогой аудионоситель. Березовец купил такую «датскую» кассету и принес Морозову. Мастер-тэйп заперли в сейф, пообещав отдать, когда будут оплачены услуги студии. Бурлака попытался еще раз уговорить «Мелодию» стать коллективным продюсером Чижа, но та уже всерьез вовлеклась в процесс записи «клюквы», псевдорусских песен для иностранцев.
— Параллельно с Чижом я записывал народный ансамбль «Барыня», — вспоминает Морозов. — Эту пластинку потом с трудом распродали. А вот на Чижа никак не соглашались — нет, это очередной ваш «волосатик», он сгорит буквально через месяц-два... Когда он стал регулярно у нас записываться, как они сожалели!.. «Да, смотри-ка, как Чиж пошел... А кто ж знал?»
* * *
Без издателя выпуск пластинки завис. Но продюсерский тандем Березовец — Бурлака не сбавил оборотов — 24 июня, т. е. спустя три месяца после записи альбома, в клубе «ОсоАвиаХим» состоялся концерт-презентация сольника. Вместе с Чижом на сцену выходили музыканты, принимавшие участие в работе над альбомом.
Оживление у приглашенной публики (в зале собрались примерно сто человек) вызвало появление Гребенщикова — он скромно стал бочком у микрофона, подпел Чижу в «Хочу чаю» и тут же удалился. Но искушенная тусовка отметила сам факт присутствия БГ на концерте молодого, никому толком не известного музыканта. Как выразился по этому поводу президент Ленинградского рок-клуба Николай Михайлов: «Форма поддержки может быть разной: “Вот тебе сто рублей, поди купи себе хлеба и ботинки”. А можно исполнить песню. Еще неизвестно, что лучше».
— Гребешок тогда многим говорил, что появился «замечательный парень из Харькова», — вспоминает художник-«митёк» Дмитрий Шагин. — В одной песне он даже спел: «ослепительный Чиж». Про Чижа это песня или нет, но люди так посчитали. Во всяком случае, у Бори есть такая тенденция: продвигать молодых — в свое время Цоя, потом Чижа.
Неожиданную поддержку сольник нашел в лице Анатолия «Джорджа» Гуницкого, одного из отцов-основателей «Аквариума». «Перед концертом в “Пищевике”, — вспоминает он, — кто-то подбросил мне кассетку, которая мне дико понравилась». Пластинка еще не вышла, и Гуницкий решил написать рецензию, по сути, на демозапись.
Этот анонс был опубликован в газете «Вечерний Петербург», где с лета 1992-го Гуницкий вел колонку «Записки старого рокера»: «Мне давно уже не приходилось слышать столь кайфовой музыки, и если бы я стал составлять хит-парад последних месяцев, то на верхнюю строчку я поставил бы именно Чижа... Можно сказать, что он продолжает делать то, что начал в свое время Майк Науменко, но, с другой стороны, баллады и блюзы Чижа настолько своеобразны — в первую очередь благодаря текстам, — настолько сами по себе!»
Самыми «болевыми» песнями Гуницкий назвал «Она не вышла замуж» и «Такие дела». Последнюю он даже поставил в один ряд с такими рок-гимнами, как «Рок-н-ролл мертв» БГ, «Все это рок-н-ролл» Кинчева и «Право на рок» Майка Науменко.
«Только чижовская тема, — комментировал “Старый Рокер”, — в отличие от своих предшественниц, как бы завершает разговор, ведь времена изменились, и нет места иллюзиям... Рок как движение навсегда остался в подвальном и перестроечном прошлом, зато музыка продолжается».
Комплименты коллег и реакция «продвинутой» питерской публики заставили Чижа всерьез задуматься о своем будущем. Про переезд в Питер ему открыто говорили Бурлака, Лосева, Гребенщиков.
— Я действительно звал его в Питер, — говорит Борис Борисыч. — Конечно, я не мог поселить его у себя на кухне, не мог дать много денег. Но я пообещал оказать любую другую помощь.
— В Питер он мог переехать уже тогда, в 93-м, — считает Света Лосева. — Но Чиж человек, который помнит добро, и ему казалось, что он подставит «Разных» своим отъездом. Поэтому он долго колебался. Серега, мне кажется, всегда знал цену своим песням, но не верил, что они нужны какой-то большей аудитории, чем 200–300 человек в Харькове. В натуре его не было амбиций: «я знаю!», «должен!», «буду!». Просто он боялся: «Кому я тут нужен?..» Это произносилось неоднократно.
* * *
В Харькове первым, кому Чиж дал прослушать кассету с записанным материалом, был Чернецкий. Саша говорит, что испытал
