– Погоны есть?
– Есть.
– Значит военнослужащий. В машину! В комендатуре разберемся.
Разбирались в комендатуре просто, быстро и однозначно: "Десять суток ареста за нарушение уставной формы". И десять дней уже мечтающий попасть домой почти гражданский человек таскал мусор, чистил помойные сливы, делал самую грязную работу, после которой его форма выглядела не совсем презентабельно. По окончании срока уже понявший свою ошибку и проклявший все на свете стоял перед комендантом или его заместителем.
– Что у тебя тут? Ба, да ты "дембель"?
– Так точно, товарищ майор.
– Чего же ты сразу не сказал?
– Я говорил…
– Наверное, тебе я не поняли. Ты же гражданский, наверное?
– Ну, да, – радовался первому пониманию арестованный.
– Форма у тебя какая-то странная. Я раньше такого не видел. Вот и патруль не разобрался. Ну, да ладно. Дома, небось, заждались? Езжай.
– Спасибо, товарищ майор.
– Не за что. Ты только вот, что: форму-то сними, а то, как пугало, еще менты могут забрать, решать, что ты забулдыга… Иди, родной, иди.
Отпущенный на свободу так радовался, что его больше не задерживали, даже не замечая издевки в голосе коменданта.
Нарываться на московские патрули нам не хотелось, но в Коврове, где стояла часть, мы уже знали каждую дыру.
– Пошли, отметим окончание службы в городе великого Дягтерева? – предложил кто-то из "спецов".
– Ребята, только без пьянок, ладно? – спокойно, но твердо попросил я.
– Не дрейф, зёма, все будет тип-топ.
Мы прошлись по городу, подшучивая над девчонками. Зашли в кафе, съев по булочке и выпив по стакану лимонада на выданные командировочные, отправились на вокзал.
– Товарищи, солдаты, сержанты ко мне, – послышался голос, как только мы вышли из-за угла вокзала. – Почему не строем? Где…
– На бороде, – хохотнул рыжий с конопушками водила-механик.
– Чего? – опешил старший патруля.
– Товарищ, прапорщик, – повернулся я к нему. – Специальная группа старослужащих по личному приказу командира части отправляется в
Москву на пересыльный пункт. Не подскажете, где нам проездные оформить?
Никакие проездные на электрички нам не требовались, но обращение такого рода всегда ставило тех военных, которые обладали только следом от фуражки вместо мозгов, в тупик.
– Эээээ… не знаю, – почесал затылок прапорщик. – Наверное, у военного коменданта вокзала?
– Спасибо. За мной.
Прапорщик проводил нас тупым взглядом. Все, закрывая рты и делая друг другу странные глаза держались до входа в здание вокзала, и там дружно расхохотались.
– Ну, тупой кусок.
– Придурок.
– Ловко ты его.
– Давайте только больше не нарываться. Вон, электричка на
Владимир подошла – поехали. Я расписание смотрел там ждать не долго, вторая электричка и… хоть на столицу поглядим.
Через несколько часов, пересев без приключений во Владимире на следующую электричку, мы вышли на Курском вокзале города-героя
Москвы. Город встретил нас солнцем и… патрулем.
Проинструктированные мной заранее, "спецы" шли в колонну по двое.
Наряд патруля стоял в начале платформы всем своим видом показывая, что им нет до нас никакого дела, что их поставили тут, вот они и стоят и тоже радуются ясному солнцу, но мы не сможем пройти мимо них, не став предметом пристального изучения. Не доходя несколько метров до патруля, я подал команду:
– Команда стой.
И подошел к капитану, который был старший курсантского патруля:
– Товарищ капитан, разрешите обратиться, гвардии сержант Ханин?
– Обращайтесь, – удивление на лице капитана было несказанное.
– Мы прибыли с командой. С пересыльного пункта обещали за нами выслать автобусик. Вы не в курсе, где он должен стоять?
– Какой автобус?
– Чтобы доставить нас на пересыльный пункт. Начальник штаба дивизии подполковник Дежкин при мне звонил и договаривался. Что же теперь?
– Я не знаю, – услышав звание и должность неизвестного Дежкина, который сам договаривался о транспорте солдатам, испуганно произнес капитан.
– Это нам что, на метро добираться?
– А на метро не далеко. Я сейчас объясню, – обрадовался офицер.
Через пять минут мы уже ехали в теплом вагоне московского метрополитена, и я рассказывал солдатам о том, насколько глубже питерское метро, что такое белые ночи и как это красиво и романтично.
Или оттого, что дорога от метро не была оборудована нужными указателями, или протоптанная тропинка была короче и понятней, но воспользовавшись пару раз указаниями граждан, вскоре мы вошли к воротам КПП второго пересыльного пункта. Я сдал документы в окошечко молодому прапорщику и, получив команду располагаться, развалился вместе с солдатами на скамейках во дворе.
Старое двухэтажное здание, стоявшее напротив женской пересыльной тюрьмы не чинилось долгие годы. Прогнившие стены с расположенными под самым потолком маленькими, вечно закрытыми окнами даже в летний период источали болотный запах, и только солнце на плацу перед корпусом радовало это, забытое Богом, место. Время от времени в окнах пересыльной тюрьмы появлялись молодые женщины, смеясь и подзывая солдат, показывали свои прелести. Солдаты улюлюкали, кричали, подзадоривая женщин. На крик выбегали прапорщики и утихомиривали тех, кто не успевал их вовремя заметить и скромно присесть.
– Бабы захотел? Будет тебе сейчас баба. Как фамилия?
Через несколько минут пойманный получал направление в дальнюю сибирскую часть или Хабаровский военный округ и понуро ждал отправки.
К вечеру я услышал наши фамилии из длинного списка, который выкрикивал старший лейтенант.
– Все, кого я назвал, остаются тут ночевать. Разбираться с вами будем утром. Сейчас получите ужин и можете идти занимать места в здании.
То, что нам дали, нельзя было назвать не то, что ужином, но даже полдником. Зато на пересыльном пункте оказались призывники, сумки которых еще ломились от домашних пирожков и колбасы. "Спецы" умело трясли молодых, давя на то, что в армии принято делиться, и мы наелись до отвала.
– При таком хавчике тут можно все полгода прожить, – ковыряясь в зубах выкидным ножом, сказал плотненький Жора.
– Вот только одной шинелькой укрываться не в тему, – подхватил рыжий Андрюха.
– А сейчас достанем, – приподнялся с топчана Жора. – Вон летчики-налетчики. Им, салагам, еще по сроку службы не положено спать под шинелькой.
С этими словами Жора встал и пошел к ложащемуся солдату.
– Слышь, воин. Поделись с дедушкой шинелькой. Дедушка старенький, косточки застудит.
Солдат стоял и таращил на наглого Жору глаза. Дедушка, не долго думая, взял у него из рук шинель и потянул на себя.
