– А мне не нужно.
– Как не нужно? – на лице Коляна было нескрываемое удивление. -
Как не нужно? Тебя что, в полгода не переводили?
– Нет.
– Так ты "дух"?
– Нет, я гвардии сержант Советской Армии…
– Ты больной? – Колян попробовал, сплюнув на палец дотронуться до моего лба. Я дернулся в сторону.
– Нет, наоборот, здоровый. Потому и "переводиться" не буду.
– Ты это серьезно? – еще не уверенно переспросил Швыдко.
– Более чем серьезно!- подтвердил я.
– Но объясни мне – ПОЧЕМУ?
– Коля, я просто не хочу, чтобы твой хохлятский ремень гулял по моей еврейской попе. Ну, не для меня это. Понял?
– Нет.
– Значит по-другому объяснить не смогу. Извини. Иди учиться.
– Чо?
– Сложно и долго объяснять. У меня уйдет много сил и времени.
– Точно, не хочешь? – еще надеясь на чудо, посмотрел на меня Колян.
– Неа.
– А как же ты своим товарищам в глаза посмотришь? Что ты им скажешь?
– Ничего не скажу.
– А они, что скажут? Ведь это традиция.
– На хрен мне такая традиция. Кто с мозгами – поймет, а кто без – тому все равно не объяснить?
– Ну ты даешь? – почесал затылок пряжкой своего ремня Швыдко. -
Ну, сам решай. Тебе с мужиками жить.
– Мне с ними служить, а жить я на гражданке буду.
Швыдко пожал еще раз плечами и вышел из ленинской комнаты.
Просто так меня в покое не оставили. Выждав день, поздно вечером, когда никого из офицеров в роте уже не было, ко мне подошел дневальный:
– Товарищ сержант, Вас старшина роты зовет. Говорит "Срочно".
Я подходил к каптерке, когда меня окрикнули из туалета. Солдат в туалете уже не было, но в районе умывальников стояли сержанты роты в полном составе.
– Окабанел, душара? – подошел ко мне дембель, замкомвзвода пятого взвода, худенький паренек с красивой фамилией Вольнов.
– Леш, чего ты хочешь?
Он грубо схватил меня за новый кожаный ремень. Хватка была крепка, да я и не сомневался – значок кандидата в мастера спорта по самбо он не купил, а получил, завоевав первое место по городу.
– Ремень тебе не положен, – дернул он меня жесткой хваткой на себя.
– Не тебе решать, – схватил я его за рукав, оттягивая вниз.
– Мне! – сделал он подсечку, от которой я легко ушел.
Мы не дрались, мы боролись, только борьба эта была своеобразная.
Вольнов старался меня сбить на пол подсечками или подножками, я старался удержаться, уходя от захватов и приемов, крепко вцепившись в куртку противника.
– Молодец, – высказался дембель. – Держится. А если вот так?
Для реальных бросков места в умывальной комнате было мало, но вид у нас был еще тот – оба красные, с оборванными пуговицами, рванными по швам гимнастерками, мокрыми сапогами, мы мало походили на защитников отечества. Больше чем на пять минут его не хватило.
– Ладно, хрен с тобой, – отпустил он меня. – Держался ты хорошо.
Даже странно. Я тебя трогать не буду. А со своим призывом будешь разбираться после нашего дембеля.
Я молчал, тяжело дыша. Неправильно сказанная фраза могла спровоцировать любого из стоящих, в большинстве своем превосходящих меня по весу.
– Все, – крикнул Швыдко. – Цирк закончился. Дневальный!
Дневальный влетел внутрь.
– Забери обе гимнастерки, утром вернешь зашитые. Но ты, Ханин, первый на моем веку, кто рискнул надеть ремень и отказался от перевода, нарушив традицию. Ладно, проехали.
Я скинул гимнастерку, увидев угрюмый взгляд сержанта одного со мной призыва, которого, как я слышал, "переводили" так, что на его заднице еще пару дней был след от звездочки с пряжки ремня, и подумал: "А ведь ребята честно поступили – мы с Лешкой практически одной весовой категории. Швыдко бы меня просто убил. Традицию ввели явно от недостатка серьезности занятий, и нарушение правил рассматривается всеми прошедшими их как личное оскорбление. Я сегодня не сломался, выстоял против большинства без чьей-либо помощи, а, может быть, кто-то там, наверху, кого мы не видим, но иногда чувствуем, в кого нам по уставу запрещено верить, просто по-отечески охраняет мою дурную голову?"
Дембеля слово сдержали, больше меня никто "переводить" не пытался, и ремень больше не отбирал.
Срок обучения очередного набора наводчиков-операторов боевых машин пехоты подошел к концу. Это чувствовалось во всем. Некоторые уже начали обращаться на "ты" к сержантам и даже звать их по именам.
Сержанты, понимая, что срок обучения закончился, а вместе с ним закончилась и власть над этими людьми, не сильно придирались. Рота перестала выезжать на стрельбы и целыми днями наводила порядок в расположении, ходила в караулы и наряды по столовой в ожидании
"покупателей".
Покупатели – представители воинских частей, куда требовались специалисты. Они прибывали в дивизию по одиночке и группами, шли в строевую часть полка, иногда заранее наведываясь в роту, чтобы лично познакомиться с солдатами. "Кого купил – с тем и служить будешь" – была поговорка у офицеров, приезжавших за молодыми солдатами.
Офицеры и прапорщики ходили по ротам, общались, записывали фамилии механиков-водителей, наводчиков-операторов, командиров отделений и возвращались в штаб полка оформлять сопровождающие бумаги.
Эти дни были не легкими и для старшин рот. Помогающий им сержантский состав старослужащих практически не находился в роте, стараясь получить так называемый "дембельский аккорд" – какую-нибудь работу, после которой имеющим право на демобилизацию командиры рот обещали выдать заветные документы на увольнение в запас.
По этой причине старшина снова привлек меня к бумажной работе.
– Значит так, я выдаю уезжающим то, что им положено: сапоги, пару портянок, фуражку, ботинки, парадную форму, ремень, а ты вписываешь в копию две пары портянок, перчатки, хэбе и все, что скажу. А за мной не заржавеет.
Спорить со старшиной я и не собирался. Во-первых, это было бессмысленно, во-вторых, не было смысла отказываться от дополнительного денежного содержания, хотя его получение было более чем расплывчато. Обязанности свои я знал и уже понимал, что в отсутствии офицеров главный человек в казарме все-таки старшина.
"Строевки" – так назывались сопровождающая солдата бумаги для получения довольствия – надо было заполнить и на обмундирование, и на получение продуктового пайка. Рота состояла почти из ста сорока солдат. Само собой получилось, что во время отсутствия старшины я, как постоянно находящийся в казарме сержант, выполнял его обязанности: строил роту, проверял личный состав, требовал сдавать и получать причитающееся обмундирование, передавал солдат с соответствующими документами "покупателям" и начинал принимать пополнение из призывников, которые в очень малых количествах, но все-таки появлялись в день ото дня пустеющей роте. Я чувствовал себя большим начальником, который вечно занят, и у него нет времени на такие мелочи, как перекур или пустой треп. Молодые беспрекословно слушались моих приказов, и ротный неоднократно повторял перед строем, что в отсутствии старшины я и только я выполняю его обязанности. Я назначал наряды, водил личный состав в столовую, прикрикивая на солдат во время движения роты, двигаясь чуть-чуть в стороне от строя, как положено старшему.
