Два треугольника – звезда,
Щит праотца, царя Давида,
Избрание, а не обида,
Великий дар, а не беда…
Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.
Когда епархиальное управление, почувствовав «неладное», потребовало представить списки новокрещеных в Лурмельской церкви, отец Димитрий отреагировал так:
...
В ответ на ваше предложение представить списки новокрещеных с 1940 года я позволяю себе ответить, что все, которые – независимо от внешних побуждений – приняли у меня крещение, тем самым являются моими духовными детьми и находятся под моей опекой. Ваш запрос мог быть вызван исключительно давлением извне и продиктован вам по соображениям полицейского характера. Ввиду этого я вынужден отказаться дать запрашиваемые сведения.
Остается поражаться мужеству и бесстрашию, проявленным русским священником в столь жуткое время и в таких обстоятельствах!
Ничего не боялась и мать Мария.
– Я не анализирую своих отношений к людям, – однажды призналась она Т. Манухиной, – но одно сознаю ясно: мне свойственно чувство жалости. Иногда оно овладевает мной с такой силой, что я не нахожу покоя… Когда людей жалко, тогда все готова сделать для них, ничего нет тяжелого, потому что все облегчение тебе же самой: чувство жалости такая мука! Оно ищет исхода в попечении, в служении тому, кого жалеешь.
Что же касается ее мировоззрения, то Н. Бердяев называл его «революционным славянофильством».
...
Была еще одна черта у матери Марии, которая играла огромную роль и с которой связана ее гибель. У нее была страстная любовь к России и русскому народу. Последний период ее жизни, период войны, был весь окрашен в цвет страстного патриотизма, который принимал крайние формы. Исключительная любовь к России, к русской земле и русскому народу делали ее часто несправедливой к Западу и западным течениям. Ее мироощущение можно назвать революционным славянофильством.
Когда в наше время рассуждают о французском Сопротивлении и о роли в нем русских людей (роли, судя по всему, до сих пор не оцененной в полной мере!), часто спрашивают: а для чего это нужно было русским? И дается замечательный по своей простоте ответ: таким образом русские хотели отдать долг Франции – стране, которая в свое время приютила и обогрела их самих. Но так ли это? Думаю, что нет. Разумеется, чувство благодарности вполне присуще лучшим представителям России, но все же не оно заставляло русских эмигрантов рисковать в условиях смертельной опасности, чтобы кому-то помочь, кого-то спасти (порой совершенно незнакомого человека!), вновь и вновь побеждая мировое зло добротой своего сердца, сострадательностью, врожденным стремлением к справедливости, желанием и умением бороться за нее до самой крайней черты, до самого последнего вздоха.
Отец Борис (Старк) подчеркивал:
...
По пути милосердия (а само слово прекрасно, оно ведь составлено из милости сердца или сердечной милостыни) почти сто лет шел весь русский народ, интеллигенция, дворянство и купечество, вплоть до 1917 года. На милосердии к ближнему и вере в Бога была воспитана лучшая часть русского общества. Все больницы, приюты, сельские школы, помощь неимущим, благотворительность в самом широком смысле – стали традицией в России. Мать Мария – целиком отражение этого явления, и более того, она достигла наивысшего духовного расцвета, потеряв страну.
Как писала Зинаида Шаховская, участница Сопротивления, каждый порядочный человек «считал своим долгом, долгом совести и чести, что-то предпринять для борьбы с той неправдой, которую олицетворял нацизм». Это подтверждал и русский эмигрант Николай Вырубов, занимавший впоследствии должность секретаря ООН:
...
Наши убеждения были основаны на сознании преобладания духовных ценностей над всем остальным и составляли главную побуждающую причину участия в Сопротивлении.
В этом, наверное, и кроется вся тайна «загадочной» русской души. Думается, мы и сейчас не изменились! Разве не подтверждают эту мысль хотя бы экстремальные события, то и дело происходящие на земном шаре, и деятельная реакция нашей страны на чужую беду, на явную несправедливость, творимую в мире?…
Сотни, а может, и тысячи спасенных людей самых разных национальностей, а не только французов, – вот цена пресловутого «долга перед Францией». Что заставило, к примеру, русскую монахиню отправиться на зимний велодром на бульваре де Гренель, куда в ночь с 15 на 16 июля 1942 года согнали около 7 тысяч арестованных евреев, в том числе 4 тысячи детей? Судьбу этих несчастных детей английский историк Джеральд Рейтлингер позднее назовет «одним из самых потрясающих событий Второй мировой войны». Но хочется спросить: есть ли в ее истории хоть что-то, что не было бы потрясающим событием? («Запланированное» тогда число евреев – не 7, а 28 тысяч человек! Но остальных, так или иначе, по цепочке предупредила французская полиция, и они выехали за пределы Парижа.)
Пять дней подряд заключенных на бульваре де Гренель вывозили в лагеря. Водой здесь можно было пользоваться только из одного крана, и лишь двум врачам было позволено обслуживать этих людей, хотя среди них находились и роженицы. Многие из заключенных умирали или заболевали психически.
Мать Мария, выждав минуту, когда у ворот велодрома остались одни французы, благодаря своему монашескому сану сумела пробраться в этот ад, чтобы утешать и кормить детей. Один из полицейских попытался остановить ее:
– Там уже есть кому молиться с ними и за них.
– Еще одна молитва не может быть лишней, – ответила мать Мария. И укоризненно спросила: – Вам не стыдно?
Стыдно французу, видимо, все-таки было.
– Это их спектакль… – буркнул он, показав рукой на выходящих из-за угла немецких солдат. Монахиня поспешила войти за ограду велодрома.
– Отвечаем за все, – сказала она, отстраняя опешившего полицейского.
Она пробыла там три или четыре дня, за которые впервые увидела воочию режим нацистского концлагеря. (По некоторым свидетельствам, вместе с ней на велодром отправился ее верный помощник Федор Пьянов.)
Матушке удалось спасти в тот раз только четырех ребятишек, спрятав их в высоких мусорных корзинах (эти корзины французские мусорщики вывезли с велодрома на рю Лурмель). Но и четыре спасенные жизни в то страшное время – разве это не чудо? Ведь не надо забывать о том, что на пятый день заключения детей оторвали от родителей, чтобы отправить в лагерь смерти в Освенцим…
