Полоса нашей дивизии была в два километра. Передовая тянулась то по обрыву, то по руинам цехов завода «Баррикады». Там один объект одинаково интересовал и нас, и немцев: большой дом, стоящий буквой «Г». Здание выдвинулось углом на позиции противника и для обеих сторон являлось непревзойденным наблюдательным пунктом. Гитлеровцы могли оттуда наблюдать за нами. Вот и претерпевал бесконечные неприятности многострадальный дом. То мы его захватывали, то немцы. И конечно, в основном в нем хозяйничали разведчики. Особенно часто сюда пробирался Ахметдинов. Этот вчерашний сапожник, мастер модельной обуви, превратился в настоящего Шерлока Холмса. Ни одна мелочь не ускользала от него. Попадая в Г-образный дом, он тщательно осматривал комнаты, подбирая каждую мелочь: пустую банку консервов, номер фашистской газеты и пистолетную гильзу. Все свои находки он приносил в штаб, а там делали выводы. Но в течение последних дней ничего нового обнаружить не удавалось. Брошенное вчера ничем не отличалось от брошенного сегодня. И вдруг два дня подряд — коробки папирос «Казбек». Значит, среди вражеских наблюдателей появился некто, вероятно офицер: вряд ли простой солдат достанет большое количество папирос, да еще русских.
Каюсь, вначале я не придал особого внимания находке. Потом почему-то подумалось, а что, если «Казбек» имеет отношение к танкам? Логически трудно установить какую-нибудь взаимосвязь, но… Перед глазами торчал танкист-наблюдатель с коробкой «Казбека» в руках, изучающий с крыши Г-образного дома нашу передовую.
Однако не напишешь же о таких предположениях в штаб армии, не доложишь комдиву, и… я молчал.
На следующее утро произошел эпизод, случайный, неприятный, следствием которого у меня был продолжительный разговор с Гуртьевым.
Начсвязи и я жили вместе. Выспавшись, мы сели обедать, иначе потом не успеешь. Нам принесли щи, а старшина налил в кружки водку. Вдруг — комдив. Полковник посмотрел на щи, приказал вызвать повара.
— Почему для меня варят особо? — строго спросил он.
Повар замялся. Это был пожилой старший сержант с деловитым усатым лицом. Усы придавали ему своеобразную старомодность, словно их владелец выполз из дореволюционного мира, известного больше по картинам. Старший сержант недавно кормил Гуртьева, а потому не знал его привычек.
— Да как же иначе, товарищ полковник, — наконец пробасил он, — куренком весь штаб не прокормишь. Так что уж извините, может, оплошал, но…
Комдив нахмурился:
— Александр Македонский в коммунистической партии не состоял, но, когда в пустыне ему кто-то принес воды, он вылил эту воду. И поступил мудро: начальник должен разделять трудности с солдатами, так-то, старший сержант.
Усач покраснел.
— Можете идти, товарищ старший сержант, — сказал ему полковник, а когда повар ушел, с волнением в голосе заговорил:
— Конечно, это мелочь, но в сталинградских нечеловеческих условиях мы должны быть аскетами, рыцарями без страха и упрека. Мы должны быть счастливы почетной миссией, которую возложила на нас история. — Гуртьев продолжал: — Да, трудности огромные, но впоследствии мы всю жизнь будем вспоминать каждую прожитую в этом пекле минуту. Мы совершаем великий коллективный подвиг. Будь моя власть, я каждому бойцу присвоил бы звание Героя Советского Союза. Понимаете — каждому! Трус здесь не выдержит ни минуты.
Говорил он негромко, проникновенно, душу захватывало. Вдруг полковник увидел бутылку с водкой.
— Пьете? — уже сурово спросил он и, не дожидаясь ответа: — Нехорошо. Если в окопах боец получает свои, положенные по приказу, сто граммов — одно, водка придает ему силы, взбадривает. Она — лекарство для изможденного человека. Но штабным офицерам пить нельзя. Я знаю, валитесь с ног, а голова ваша должна оставаться свежей. Нельзя, товарищи, нельзя…
Мы молчали, нечего было возразить.
— Не будем больше пить, товарищ полковник, — пообещал пришедший к нам обедать дивизионный инженер.
— И хорошо сделаете, — улыбнулся Гуртьев, затем, обращаясь ко мне: — А у вас что нового?
«Что? Да ничего нового», — тянуло сказать. Тут вспомнилась коробка «Казбека»… Впрочем, удобно ли докладывать о такой мелочи? А разве в нашем деле не играет роль любая мелочь? И я рассказал о находке. Гуртьев задумался.
— Вы говорите, такой коробки раньше не находили? Значит, на немецком НП появился новый посетитель. Кто — не знаем. Пойдем ко мне.
Уже в своем блиндаже полковник долго беседовал со мной и Ахметдиновым. Разведчика он расспрашивал тщательно, интересуясь всем, что удалось подобрать в Г-образном доме. Ахметдинов объяснил, что если делать выводы на основании оставленных немцами окурков и пустых папиросных коробок, то на наблюдательном пункте бывало не больше трех — четырех человек.
— Вот что, — сказал комдив, — сегодня ночью накройте фашистских наблюдателей. Устройте в Г-образном доме засаду и снимите их. Ясно?
— Ясно, накрыть наблюдателей, — машинально повторил я.
Позже у себя в блиндаже я разработал план поиска. Простой план. Ахметдинов с пятью бойцами проникают в дом и, спрятавшись, ждут гостей.
Но удастся ли спрятаться? Понадобилось проверить вопрос на месте. Здание, о котором шла речь, утром попало в наши руки. После долгого путешествия добрались до цели. Ахметдинов настолько хорошо изучил все подходы, что чертовски рискованный для непосвященных путь оказался почти безопасным. Мы петляли среди руин, укрывались в воронках, оставленных фугасками. Вообще говоря, пройти следовало километра полтора, а мы прошли не меньше пяти, затратив на это больше двух часов. В Г-образном доме мы застали небольшое сторожевое охранение, состоящее из пяти автоматчиков.
Командир отделения, сержант-грузин, докладывает: все спокойно. Гитлеровцы бомбили соседа. Уловка противника разгадывалась. Раз шумят на стороне, а здесь тихо, значит, готовится очередная пакость.
— Будьте настороже, — предупредил я сержанта, а затем мы стали исследовать здание, или, вернее, его половину, так как один из углов дома был поразительно аккуратно сбрит фугаской, сохранившаяся часть была более или менее целой. В части квартир сохранилась даже мебель. Мебель особенная, ее обивку не разглядишь: всюду на несколько сантиметров слой сероватой пыли. На одной из стен обратил на себя внимание портрет женщины с хорошо знакомым лицом. Знакомым, вероятно, потому, что и улыбка, и выражение глаз добрые, приветливые, материнские. Такая и детей хорошо воспитает, и о муже позаботится.
Но чем больше ходишь по остаткам квартир, тем больше понимаешь, тут не спрячешься. Немцы не дураки, наверняка все обшарят.
