Однако, когда он возвращается в свою мансарду и садится перед чистым листом бумаги, его начинают одолевать угрызения совести.
— Я напрасно теряю время,— говорит он себе.
Разве мог он догадаться, что в поисках «достойного» сюжета о Помпее или Агамемноне он попусту теряет время, а разгуливая по Парижу, наоборот, работает и готовит свои шедевры?
В одно из воскресений его посетил друг семьи, которому одному был известен его адрес. Имя этого оказавшегося «в привилегированном положении» бывшего торговца скобяными товарами было Даблен. Он был завсегдатаем Театр-Франсез. Но для него существовал только один литературный жанр — трагедия, и он честно заявил об этом.
— Трагедия! Конечно же! — с воодушевлением воскликнул Оноре.
И сразу же его богатое воображение нарисовало ему блестящее будущее: его пьесы будут играть в Комеди-Франсез, его имя будет напечатано на всех афишах, как имена Казимира Делавиня или Непомюсена Лемерсье. А жители Вильпаризи, приветствуя мадам Бальзак, будут думать: «Вот мать знаменитого драматурга...»
До чего же чудесно писать трагедии! Он примется за работу сразу же! Он торопится выпроводить месье Даблена: «До свидания. До скорой встречи!» Едва за ошеломленным гостем закрывается дверь, как он хватает лист бумаги и пишет: «Трагедия. Акт 1. Сцена I...»
Два тома Виллемена валяются на полу. Это история короля Англии Карла I. Вот и сюжет! И сразу же на ум приходит название — «Кромвель».
Оноре сияет от счастья. Все трудности кажутся ему легко преодолимыми. До чего же прекрасна жизнь!.. Милый папаша Даблен, лишь бы он не обиделся...
Вдруг он слышит незатейливый мотив модного романса, который напевает его соседка с третьего этажа. Оноре бросается к окну. Радостное возбуждение придает ему смелости.
— Послушайте, мадемуазель! Прошу меня извинить. На днях я не осмелился сказать вам, как я был сконфужен...
Она улыбается и пожимает плечами.
— Не стоит беспокоиться, месье...
— Надеюсь, вы не пострадали?
— Нет, месье...
— Какая удача! Вы так прекрасны!..
Она краснеет и делает вид, что увлечена пением канарейки.
— Вы не сердитесь?
— Нет.
— Мне бы тоже хотелось иметь цветы. Тогда я мог бы их вам посылать.
Оноре чувствует, как у него под рукой вновь обламывается кусок штукатурки.
— Осторожнее! Осторожнее! — кричит он.
Девушка едва успевает отклониться в сторону. Штукатурка пролетает мимо. Молодые люди прыскают от смеха.
— Знаете,—говорит Оноре,— если мне и дальше придется разговаривать с вами, свесившись с подоконника, я, наверное, разломаю весь дом. Не согласились бы вы прогуляться со мной?
Юноша кажется ей забавным, и она соглашается.
— Куда же мы пойдем? — спрашивает она.
— Куда вам угодно,— отвечает Оноре.
Молодые люди отправляются бродить по Парижу. Оноре переполняют чувства. В течение двух часов он без умолку говорит обо всем — о Виллемене, о Расине, о влиянии звезд, о короле Англии Карле I, которого он уже называет «мой Карл», и так далее и тому подобное. В полночь, уставшие, они возвращаются на улицу Ледигьер. Девушка, которая ни слова не поняла из страстной речи Оноре, с ужасом думает, что ей, вероятно, не стоило идти гулять одной с умалишенным...
Поднявшись к себе в мансарду, Оноре ложится спать.
— Завтра,— говорит он себе,— я начну трагедию, которая станет настольной книгой простых людей и королей...
Увы! Ему потребуется более двух месяцев, чтобы лишь наметить план пьесы. В разгар зимы, закутав ноги в пальто и накрыв плечи одеялом, он напишет первые реплики своего пресловутого долгожданного «шедевра»...
Дни и ночи напролет Оноре, не имеющий ни на грош поэтического дара и не написавший за всю свою жизнь ни одного стихотворения, старательно корпит над александрийским стихом, считая на пальцах слоги. Но воля его тверда, и он проводит за столом по восемь-десять часов, прерываясь лишь для того, чтобы поесть и размять закоченевшие руки и ноги.
Некоторое время назад он открыл для себя способ оставаться бодрым: кофе! Это вызывает в нем улыбку.
— Мой слуга —я сам, а мою подружку зовут Кофеварка,— говорит он сам себе.
Действительно, он совершенно один. У него нет приятелей, связей. Маленькая блондинка с третьего этажа его избегает. Хотя она и перебрасывается с ним парой слов, встречаясь на лестнице, но всегда находит предлог отказаться от новой прогулки. Само собой разумеется, Оноре не осмеливается пригласить ее к себе в мансарду, потому что там так холодно и потому что он даже не может предложить ей пообедать. Поэтому все, что он хотел бы сказать своей подружке или друзьям, он изливает в своих письмах к Лоре.
Этот большой любитель поговорить, лишенный собеседника, пишет нескончаемые письма, не подозревая о том, что именно этим письмам, которые при иных обстоятельствах могли бы стать просто разговорами, о которых вскоре забыли бы, он отчасти обязан своей славой... В ответ он получает от Лоры длинные послания, полные нежности, юмора и семейных новостей.
Из них он узнает, что в Вильпаризи устраивают веселые вечеринки, на которых в числе приглашенных бывают очаровательные соседи семьи Бальзак — де Берни, что молодой инженер месье Сюрвиль ухаживает за двумя сестрами Оноре, но, кажется, начинает отдавать предпочтение старшей, а также тысячу забавных историй о месье Бальзаке, который, чтобы продлить свою жизнь, решил жить, как китайцы. Ах! Если бы он умел плести циновки!..
Но не во всех письмах рассказывается только о приятных вещах.
Однажды Лора написала о жалобах матери. Один из друзей якобы встретил Оноре в Париже... Сестра советует Оноре быть осторожнее в будущем... Осторожнее! И это говорят ему, который не посещает кафе, старается не гулять по бульварам, а в театре слушает мадемуазель Мофе из глубины ложи, лишь бы его не узнали!.. Оноре в ярости. «Скажите этому господину, что он ошибся и что он не мог видеть меня», — пишет он сестре и гордо добавляет: «Между тем мне очень бы хотелось не быть похожим ни на кого!»
* * *
Проходит зима, а Оноре пишет, вычеркивает, вносит бесконечные правки. В январе 1820 года он должен тянуть жребий. К счастью, счастливый номер позволил ему избежать тягот армейской жизни.
Оноре приступил к последнему акту своей трагедии. За ночь он писал приблизительно по десять стихов. И, наконец, прекрасным апрельским утром, какие бывают только в Париже, светлым, полным песен и легких облаков, утром, которое буквально искрится от смеха, он написал своей сестре: «Я закончил «Кромвеля». Два дня спустя он получил ответ: «Приезжай, мы все ждем тебя».
