Но вот в сенях заскрипели половицы. Вошел начальник штаба.
— Разведчики вернулись! — коротко доложил он.
Через минуту появились разведчики и с ними два незнакомца. Впереди — мальчик в большой серой шапке, надвинутой на глаза, в кожушке и валенках. На вид ему было лет тринадцать. Несколько позади — мужчина, длинный и тощий, в коротком не по росту полушубке.
— Вот задержанные, товарищ полковник. Говорят, из Языкова, прямо из фашистских лап, — доложил разведчик.
Комбриг оживился, сел за стол и стал расспрашивать прибывших, кто они и откуда. Выяснилось, что мальчика звать Сережей, он пионер, учился в шестом классе. Второй сообщил, что он красноармеец из части, оставившей Солнечногорск.
— А как же вы оказались вместе?
Объяснил мальчуган. Он степенно снял шапку и начал обо всем рассказывать, не упуская малейших деталей.
— Было еще светло. Сидим мы с дядей Федором в овощехранилище. Под церковью. И думаем, что ждет нас? А над нами, на каменной колокольне, фашисты с пулеметами возятся, о чем-то по-своему лопочут. Вдруг послышалась стрельба, немцы загалдели, забегали. Мы — к окну. Видим, как за речкой, в лощине, где проходит дорога на Дьяково, бежит красноармеец. Наверное, хочет в леске скрыться. А фашисты из пулеметов строчат, вихрем поднимают снег перед ним. Он бросается влево, вправо, а впереди него все ложится на снегу пулеметная дорожка.
Пока мотался туда-сюда, немцы подобрались ближе, догнали его, под дулом пистолета повели в село. Дальше мы ничего не видели. Уже в темноте услышали, как фашисты кричали: «Шнель! Шнель!» Я выбрался украдкой из подвала и вышел к школе. Подполз к крыльцу и хотел заглянуть в освещенное окно. Вдруг заскрипела дверь. Вышли два фашиста. Одеты почти по-летнему, в пилотках на головах. С собой ведут красноармейца. В руках у одного немца — ведро, у другого — автомат. Я отскочил в угол. Фашисты с пленным скрылись в темноте. В конце села, на кладбище, вспыхивали ракеты. От вспышек слепило глаза. Думаю: не увижу фрицев, так услышу их шаги. Остановился у последнего плетня, прислушался. Дальше — крутой спуск, можно упасть и наделать шуму. Выстрелов не было. Вдруг замечаю: недалеко от меня пробежали те два немца. А где же наш боец, что они с ним сделали? Навострил слух, всматриваюсь в темноту. Через несколько минут послышался хруст снега в овраге. Кто-то полз.
«Кто здесь?» — спросил я тихонько. «Свой», — слышу. Я подошел ближе. Это был он, — указал Сережа на мужчину, — красноармеец. Избитый, в одном нижнем белье. Оказывается, фашисты раздели его, окатили холодной водой. Хотели, значит, в снеговика на морозе превратить. На потеху себе. «Надо чем-то быстрее помочь человеку», — подумал я и побежал в овощехранилище. Взял у дяди Федора полушубок, на котором мы лежали, валенки и принес все это красноармейцу. Оделся он и говорит: «Проводи меня, мальчик, а то как бы вновь не нарваться на немцев». Не дошли мы до Дьякова, как нас разведчики и сцапали.
— Ты, Сережа, сделал хорошее дело: спас бойца Красной Армии, — сказал комбриг. — А вот, что ты нам расскажешь про фашистов? Как они укрепились? Где у них пушки и минометы стоят? Есть ли танки в селе?
Мальчик внимательно посмотрел на комбрига, хотел было рассказывать, но, подумав, попросил:
— Товарищ командир, дайте мне, пожалуйста, листок бумаги и карандаш.
Начальник штаба протянул карандаш и бумагу. Мальчик сел за стол и с деловым видом принялся за работу. Через несколько минут мы рассматривали аккуратно составленную схему. Квадратами и прямоугольничками Сережа нанес все дома и постройки колхозников. Топографическими знаками обозначил пушки в промежутках между домами, батарею минометов у церкви, пулеметные гнезда. Он не забыл отметить на схеме даже окопы и блиндажи на сельском кладбище, склад боеприпасов посредине деревни. А над одним домом нарисовал флаг со свастикой. Так мальчик изобразил штаб фашистской части.
Рассмотрев внимательно схему, комбриг спросил:
— У кого ты, Сережа, научился так хорошо составлять план?
— У меня два брата служат в Красной Армии, — ответил пионер. — Один из них командир, вот он и научил меня.
— А где они сейчас? — спросил Безверхов.
— На фронте, под Ленинградом.
Мы сличили план Сережи с нашими разведывательными данными. Информация мальчика дополняла и уточняла сведения о круговой обороне врага в селе Языкове. Такие подробные данные едва ли мог добыть в фронтовых условиях даже опытный разведчик. Некоторые полезные детали сообщил и спутник Сережи.
…Была глухая полночь, когда мы с командиром бригады вышли из штаба. Луна уже скрылась. Звезды стали крупнее и ярче. Темнота сгустилась. Трещали ветки деревьев от мороза. Ударные батальоны оставили Кузяевский лес, перешли канал и двинулись на запад — туда, где фашистские караулы всю ночь жгли ракеты, боясь, как бы кто не нарушил их спокойствия.
После тяжелого марша по бездорожью наши батальоны на рассвете заняли исходное положение для атаки на опушке леса у села Языкова. Комбриг предложил мне вместе с ним объехать позиции. Что увидели мы? Некоторые подразделения уже начинали обживать занятый рубеж: делали снежные окопы, насыпали перед ними высокие брустверы, ломали ветки деревьев и устилали ими дно окопов. Безверхов то и дело подзывал к себе командиров рот, батальонов, давал им последние указания. Везде бойцы внимательно слушали его напутственные слова.
В роте лейтенанта Черепанова мы встретили старшину 2-й статьи Петра Никитина, бывшего минера тральщика «Потрокл», которым я до войны командовал на Тихоокеанском флоте. Никитин с вещевым мешком за плечами и гранатами за поясом лежал в снежном окопе, словно впередсмотрящий на баке корабля, зорко всматривался в даль. Петр Никитин до службы был сборщиком женьшеня. По глухим лесам Сихотэ-Алиня бродил он, как и его отец, в поисках «корня жизни». Придя на флот, Никитин в скором времени стал лучшим минером в дивизионе, отлично нес походные вахты на тральщике. После службы Петр мечтал окончить сельскохозяйственный техникум и выращивать женьшень на плантации колхоза.
— Вот где встретились, товарищ командир! — окликнул он меня.
До начала атаки оставалось несколько минут, и мы с комбригом направились на КП.
— Увидимся в Языкове! — крикнул я вместо прощания своему бывшему подчиненному.
Безверхов выбрал место для своего КП на небольшом холме у опушки леса, где рос огромный, развесистый дуб. Когда мы подъехали, на его изогнутом стволе, у самой верхушки, уже сидел наблюдатель с биноклем, а внизу суетились два связиста. Они устанавливали полевой телефон на утоптанном снегу. Отсюда было видно всю снежную равнину до самого села Языкова. Ни куста, ни бугорочка. Искрящийся на солнце снег слепил глаза после бессонной ночи. Все пространство перед нашими позициями простреливалось из любого вида стрелкового оружия. Это расстояние нужно было преодолеть одним броском, чтобы избежать лишних потерь. Гитлеровцы, засевшие в домах, пока ничем себя не обнаруживали.
