«Восседает Господь на престоле небес…»[68]
Восседает Господь на престоле небес,
Окружен серафимов толпой,
И пространство, и время, и меру, и вес
Назначает Он правой рукой.
И на левом плече белый голубь сидит,
Роза мудрости в левой руке…
Роза алая вечно цветет и грустит
И ласкается голубь к щеке.
А вокруг хороводы хрустальных планет,
И на каждой архангелов рой,
Но ни пенья, ни света, ни ангелов нет
Лишь на темной планете одной.
И когда, рокоча и свершая свой круг,
Черным камнем она пролетит —
Бледно-белой становится роза и вдруг
Голубь крыльями бьет и дрожит…
…О душа, это сказка, не плачь, не хули,
Ты плывешь на высокое дно,
И высоко над миром несется оно —
Несравненное горе земли…
Я стою пред тобой — неподвижен, смущен,
И стоишь ты и нем, и недвижен…
Сколько темной воды утекло с тех времен,
Как тебе этот камень воздвижен…
Ты был юным тогда, я — давно стариком,
По Элладе нам путь был единый,
И был каждому греку твой голос знаком
И мои вековые седины.
Аполлон, Аполлон, не богов ли удел
Быть забытыми в темном музее?
Я же с каждой весной молодел, молодел,
Нашей старою дружбой пьянея…
«…А потом завыли Вии…»[70]
…А потом завыли Вии,
Трубный голос прозвенел,
Страшный Ангел лик России
Маской на себя надел…
Лютый Ангел труп Мессии
Взнес над грудой темных тел…
Клокотали и гудели
Недра яростной земли,
Лавой пламенной мятели
Расплавляли корабли…
…Славить рока злые цели
Херувимы не могли…
А потом, когда не стало
Ни морей, ни кораблей,
Маска с Ангела упала
Среди пепельных полей…
…Снег пошел. Россия встала
И пришел Мессия к ней…
«Обладают прихоти природы…»[71]
Обладают прихоти природы
Чудодейственною простотой
Облака — земные поят воды
Облака — питаются водой.
Но подавлен грозною работой
Рек небесных и юдольных рек
В центре вечного водоворота —
Неподвижен сложный человек.
Это он — изобретатель Леты,
Неповторной и глухой воды,
И его вопросы и ответы —
Вымысла мутнейшего плоды…
«Я шел молитвенно и тихо…»[72]
Я шел молитвенно и тихо
По улице, среди людей,
Среди веселья и шумихи,
В тумане горести моей…
В руке, завернутый в бумагу,
Повис чудовищный предмет…
Я шел, не прибавляя шагу, —
Так много дней, так много лет…
Я нес… О, пощади… Не крепок
Весь этот мир и я с тобой…
Я лика умершего слепок,
Бездушный оттиск нес домой.
Так. Это все, что мне от друга
Осталось на земле хранить.
О, пальцы, скрюченные туго,
Вам — тяжести не уронить…
…Вот так когда-нибудь, возможно,
Уродливую смерть кляня,
Трусливо, трепетно, тревожно
Закроют гипсом и меня…
И ты по улице шумливой
Пройдешь по улице и ты,
Держа в руке тугой, тоскливой
Мои последние черты.
В мире обещанном
Тихо помешанным
Стану бродить…
Музыку рая
Лира земная
Будет глушить.
Ангелы сонные,
Странными звонами
Потрясены,
Стройтесь рядами
За облаками…
Кончены сны…
Тени нетленные,
Я чрез вселенную
Вас поведу —
К трудной юдоли,
В мутное поле,
К миру в бреду.
Мирные гении,
Вам — откровение —
Зрите во мгле:
Вот мое дело,
Вот мое тело…
Он на земле…
Вот Его тело,
Вот Его дело
В свете и мгле.
«Я провожал медлительный поток…»[74]
Я провожал медлительный поток.
Я шел по берегу, не отставая…
Мне думалось — ну вот, и я потек
Туда, за небосклон, до края…
Как время, как река, как речь —
Земное усыпительное слово —
О, как отрадно было — в мире течь
Средь мира сонного, полуживого…
Звезда какая-то, других светлей,
Упала в воду и плыла за мною…
Ей тоже, верно, надоело ей
Высокое предательство покоя.
Но, Господи, ужель всему предел,
Предел всему — отпущенные силы?..
Я так устал! И я отстал и сел
На камень теплый, неподвижный, милый…
Мне захотелось снова, как всегда,
Быть в созерцании неторопливом…
А там, в воде остановясь, звезда
Сочувственно со мной заговорила…
Избирает он путь особый,
Умудряется, наконец,
Он, старый жулик трущобы,
Плавить олово и свинец…
Вычеканивает монету —
Золото, серебро…
И пускает ее по свету,
Наживает свое добро.
Глупый жулик, ты отуманен.
Ожидаешь напрасно мзду…
Золоту — проба о камень,
Как любви — о беду.
Тупо стукнет твоя монета
В обвинительный оселок…
Так в поэме у лже-поэта
Тупозвучна неправда строк.
«Бывает, ночью грозовой…»[76]