Владимир Бондаренко - Бродский: Русский поэт

Жителям было интересно прочитать, что же пишет в эмиграции об их деревне знаменитый поэт. Многое и оспаривали. Та же продавщица Зоя Полякова не скрывала обиды, прочитав, что кроме водки и мыла ничего в магазине не было. Сельмаг — не захудалый ларек на отшибе, тем более на большой дороге стоит, товара хватало, и свежая треска в бочке всегда была. Иосиф же хоть и ходил часто в магазин, но только за мелочью: соль, спички, хлеб. Продукты ему привозили из Ленинграда. Интересна сценка, описанная Поляковой: «Посылали его огород городить, и он у нарядчика спрашивает: „Сколько заплатите за день?“ Тот ответил: „Три рубля“. Тогда Бродский говорит: „Давайте я вам три рубля заплачу, а вы наймите кого-нибудь, я городить не умею“». Вот так и договаривались по-житейски. Думаю, эту книгу Конина хорошо бы и в Москве перепечатать хотя бы в сокращении, так много в ней верных бытовых подробностей.

Встречался коношский краевед и с трактористом Александром Буловым, тем самым, который стал героем стихотворения Бродского:

Думаю, букву в фамилии Булов Бродский изменил намеренно, на случай если стихотворение не понравится начальству. Сам Сергей Конин считает, что могли попросить и проверяющие из органов, регулярно навещавшие поэта, читавшие все его стихи, отпечатанные на машинке, и подумавшие, что ни к чему поэту-тунеядцу вписывать в свои стихи местный народ. Вот так и стал в истории русской поэзии тракторист из деревни Лычное Булов — Буровым. Булов, конечно же, таким неумелым помощником был недоволен, что видно и по стихотворению, где Бродский не столько сеял, сколько «созерцал лесистые края…», но видел, что его помощник приносит мало пользы не от лени или со зла, а от полной неприспособленности к такой работе. К тому же выходит на целый день в поле с парой каменных пряников. Поглядит Саня Булов на эти пряники — и зовет ссыльного поэта на обед к себе домой.

А эти запечатленные шесть га из стихотворения Бродского я исходил своими ногами — это известное поле, которое сейчас зовут Майданом, по дороге из Коноши в Тавреньгу. Прошел и по лугам, где поэт пас деревенских телят. Напился из родника в Норенской, откуда Бродский таскал воду себе для питья. В краеведческом музее сохранились и две фотографии, сделанные Иосифом Бродским: Александр Булов у трактора, одна — зимой, другая — летом. Так что хоть и ворчал тракторист на своего неумелого помощника, но проработал с ним целый год.

У Сергея Конина набралось более пятидесяти человек из местных жителей, знавших и помнивших поэта. Даже дочек заведующей почтой Марии Ждановой вспомнил, которым то ли сам поэт, то ли Марина Басманова привозили из Ленинграда ленты для косичек. По одним воспоминаниям — атласные, по другим — нейлоновые. Думаю, что нейлоновые, в те 1960-е годы все нейлоновое — мужские рубашки, сорочки и трусики для девушек, бантики для девочек — было в большой чести. Это сейчас такую липкую химию никто и носить не будет, даже в глухой деревне, а тогда этот нейлон символизировал торжество современности, Запад, иной мир. Молодец Конин, что подметил все эти детали, собрал все бытовые воспоминания очевидцев. Честь за это и хвала коношскому краеведу!

Благодаря его книге и походам по Коноше вместе с Надеждой Ильиничной уже через пару дней я знал все главные места пребывания Иосифа Бродского в ссылке, запечатлел их на фотографиях. Судя по всему, люди относились к поэту кто с симпатией, кто с иронией, но в целом очень доброжелательно, даже местные партработники, начальники милиции, проверяющие из КГБ. Все — из местных же крестьян, все — свои, природные люди. Иосиф Бродский вспоминал: «Мне гораздо легче было общаться с населением этой деревни, нежели с большинством своих друзей и знакомых в городе… Люди там, в деревне, колоссально добрые и умные».

А вот как отзывались жители о Бродском. «Еще тогда, когда до Нобелевской премии было далеко, как до Царствия Небесного, а до срока четыре шага, я для себя цену Бродского определил. Таких поэтов, как Бродский, создает сам Бог» (Владимир Черномордик, коношский друг поэта). «Хорошо запомнила. Стоит у меня на почте, опершись на стойку, смотрит в окно и говорит в таком духе, что о нем еще заговорят. Я тогда еще подумала грешным делом: кто же о тебе заговорит, о тунеядце? Запомнились те слова от сомнения — кому ты, больной и ни к чему не гожий, нужен и где о тебе говорить-то будут» (Мария Жданова).

За день до отъезда мы встретились в Коноше с Тамарой и Александром Распоповыми, предпринимателями средней руки, увлекшимися и поэзией Бродского, и историей его пребывания в их городке. По велению сердца они создали свой частный музей Бродского, собирают все книги, написанные и изданные поэтом, все книги о его творчестве, сняли видеофильм-беседу с Таисией Пестеревой. Отец Александра Борисовича работал шофером в райкоме партии и не раз подвозил Бродского до деревни из Коноши. Так и узнал маленький Саня еще в детстве про ссыльного поэта. Есть в Коноше и две скамейки в память о Бродском. Одна — перед входом в библиотеку имени Иосифа Бродского; на ней цитаты из северных стихов, рядом металлический силуэт поэта. Другая, отлитая из чугуна, — перед частным музеем Распоповых, на ней обложка книги «Ниоткуда с любовью», и вместо спинки — уходящие ввысь небоскребы Нью-Йорка, тоже отлитые из чугуна.

Здесь, в Коноше и Норенской, понял Иосиф Бродский, что важнее всех страданий интеллигента — молча гибнущее русское крестьянство, люди, которых не поддержит никакой Запад, никакие правозащитники. Интеллигенту ли стонать о своей трагичности, когда, как писал Бродский, «существует огромное количество людей, которые оказываются в драматических ситуациях. Я имею в виду крестьян». Так простодушно, по-своему, выразил ту же мысль и его хозяин Константин Пестерев. Евгений Рейн вспоминает их разговор: «Ребята, а вы какой нации будете? — спросил Пестерев. — Мы будем еврейской нации, — ответил ему Черномордик. Пестерев долго молчал, обдумывая такое невероятное положение. Глубочайшая сосредоточенность обозначилась на его лице… — Ребята, — сказал он с отчаянием, даже с каким-то трагическим надрывом, — а я буду русской еврейской нации… Иногда мне кажется, я понимаю, что он имел в виду». Вот то и имел — глубочайшую трагичность судьбы русского крестьянства.

Вплоть до 1973 года в Норенской не было электричества, а водопровода и канализации нет и поныне. Впрочем, треть России вообще не газифицирована, хотя мы продаем газ всему миру. Может, пора уже повернуть газовые потоки из украинской трубы в русские деревни? Вот и остался один дивный русский фольклор и народный русский поэт Иосиф Бродский с его завораживающей песней: