тем, как завести нас в лагерь, немецкий полковник высказал такую речь:
– Господа русские военнопленные! Вы счастливы тем, что война для вас закончена, и вы находитесь на территории, освобождённой Великой Германией. Вам здесь будет предоставлена работа, хорошее обращение и питание. Но не сейчас, а немного позже. Война окончится через 2–3 недели, а пока отдыхайте здесь, ведите себя хорошо, тем скорее вас отправят домой. Соблюдайте порядок, мы любим дисциплину. За порядком следят они, – он указал на строй полицейских, – а это ваш высший начальник, господин полковник Карамзин. Слушайтесь и повинуйтесь ему.
Он пальцем указал на высокого седеющего мужчину в командирской форме.
– А это его помощник, господин старший лейтенант Разумонов, – он показал на толстого казаха, – за подход к проволоке – расстрел, за подстрекательство к побегу – расстрел, за оскорбление чинов – расстрел. Расстрел, расстрел, перечислял он дальше.
Расстреливали евреев и всех обрезанных татар и мусульман, политработников. Утром давали булку хлеба на шесть человек, ведро кофе-эрзац на двадцать человек. В обед – ведро баланды на двадцать человек. Баланду варили из нечищеной картошки и брюквы. Постоянный голод действовал на психику даже больше, чем угрозы расстрела.
В ноябре я работал в трёх километрах от Саласпилса в летнем лагере Рижского пехотного училища, готовя его под лазарет. Мне с краснофлотцем эсминца «Смелый» по фамилии Смолин удалось спрятаться в яме. В этой яме нас забросали вырубленными деревьями, забыв о нас. Ночью мы оттуда вылезли и бежали. Шли лесом вдоль шоссе Рига – Двинск. Через три дня зашли на один из хуторов. Вошли в дом, там нас накормили, дали продуктов на дорогу, а у калитки нас ждали вооружённые айсерги – латышские националисты. И снова Саласпилс.
Стало холодно, бараки не отапливались. Они были с деревянными крышами без потолков, с многоярусными нарами через каждые 60 сантиметров. Ночью внизу замерзали, а наверху нечем было дышать. С нами были морское лётчики: Медведовский, Голубь, Барышев, Коровин, Виноградов. Были командиры с Моонзунда: Пожарный, Глухов, Чепраков, Коган. Ещё был военфельдшер Вакржевский и фельдшер, назвавшийся Васильевым. Были командиры из 46-го стрелкового полка: Елиневич, Герасименко, Сидельников, начальник артиллерии 46 СП капитан Говорков, командиры: Вишняков, Драницын, Мортирасян, Сакаев и другие. В лагере под открытым небом начались простуды со смертельным исходом, ангины, радикулиты. Пленные стали строить полуземлянки. В декабре я заболел тифом и меня вместе с другими увезли в лазарет. Там мне спас жизнь старшина тифозного барака краснофлотец с острова Даго Василий Орёл. Он заменил мне вшивое бельё, прожарил одежду и через матросов, работающих на кухне, поддерживал пищей.
В этом лазарете умер осетин Бацазов, который до конца своей жизни сохранял свою звёздочку Героя Советского союза. Вернувшись из лазарета в Саласпилс, я не застал половины узников, из тысячи человек едва осталось человек пятьсот. Большинства моих товарищей не стало, умерли под открытым небом. Весной 1942 года прибыло пополнение. Среди узников я встретил земляка И.А.Масленникова, военрука Меловской средней школы, и раненого авиатора Ф.П.Громоклова, который вскоре умер от голода.
Однажды краснофлотцы указали мне на высокого человека и сказали, что это капитан с Моонзунда, которого привезли из Риги. Я узнал его, это был Дима Овсянников, командир катера МО. Я встречал его на пристани Кувайсту в 1941 году. Нам после войны посчастливилось встретиться с ним в Таллине на встрече балтийцев в 1966 году.
Среди прибывших в Саласпилс был командир «Орла», старший лейтенант И.Д.Фёдоровский и военный инженер 1-го ранга Филиппов, потерявший в Либаве ногу. Филиппов стал для нас, молодых флотских офицеров, идейным руководителем, вселял в нас веру в победу над фашистской Германией. Скоро его из лагеря увезла жена, как инвалида.
Из лагеря Валги Эстонской республики были привезены узники, они рассказали, что там встречали капитана А.М.Стебеля. Немцы предлагали ему восстановить 315-ю береговую батарею, но он отказался и погиб от пыток. Из морских защитников острова Эзель, взятых в плен и вместе со мной попавших в Саласпилс, не осталось почти никого. Все они или умерли, или увезены в Германию.
Из армейцев остался почти весь командный состав артиллеристов 46-го СП во главе с начальником артиллерии полка капитаном Говорковым. Это В.Вишняков, Мортирасян, Сидельников, Драницын и другие. Все они, кроме Говоркова, служили в лагерной полиции. Рядом со мной на нарах лежал капитан В.Потапов, артиллерист. Ему было лет тридцать пять, но на вид лет пятьдесят пять – шестьдесят. Он оброс длинной бородой, носил какой-то зипун, подпоясанный верёвкой. Зимой бежал, долго пробирался на восток, но был пойман айсоргами. Начальником полиции был капитан Кривошеев, танкист из Сталино. Летом в лагерь привезли украинцев из Риги. Гимнастёрки и фуражки они носили советские, брюки – французские, а на рукавах зелёные повязки с надписью на немецком языке «на службе у немецкого командования». Днём их где-то обучали, на ночь привозили в отдельные бараки. Поступил в лагерную полицию и мой спаситель, краснофлотец Орёл, он вошёл в доверие к немцам, а потом сбежал.
В лагере была команда могильщиков. Они рыли траншеи – могилы напротив лагеря. Трое из них убили часовых, и вся команда разбежалась. Удалось сбежать далеко тем, кто был покрепче, слабых поймали и всех расстреляли. Я сильно ослабел, опухшие ноги еле передвигались. Но от лагерного начальства пощады не было, они заставили меня перетаскивать тяжёлые камни. Всех обессиленных на этой работе каратели приканчивали прикладами. Некоторых военнопленных водили в лес рубить дрова. Ослабленных узников оставляли на обочине дороги, живых заваливали сучьями деревьев.
Вечером в казармы приносили газеты, в них писалось всякое. Газета «Правда» была такого же формата, как настоящая, только с призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь на борьбу с большевизмом».
В начале октября 1942 года пленных офицеров погрузили в вагоны и увезли в Германию. На перегоне около Шауляя группа пленных сделала дыру в полу вагона и сбежала. Уже в Германии такую же дыру сделали в другом вагоне. Немцы её обнаружили и всех пленных расстреляли на перроне какой-то станции. Привезли в Нюрнберг, из вагонов вышли узники, а потом стали выносить трупы. Нас построили и повели в лагерь. Мы шли измученные, оборванные, грязные. Немецкие мальчишки, встретив нас, затыкали носы, называли «русские свиньи». Нас не признавали людьми. Гнали нас долго, около города Кассиль поместили в лагерь 1ХА Цыгенгейм. Этот лагерь был построен во времена первой мировой войны. Он имел изолированные секторы, в которых размещались узники из Польши, Югославии, Франции, СССР. На наши груди повесили чёрные фанерные квадраты, мелом написали номера. Отныне для меня фамилия Малофеев была потеряна, от неё
