Люди восставали против безбрежности пространства, сбиваясь в городскую толпу плечом к плечу под самым незначительным предлогом, по малейшему зову. Свой шанс больше lie искали в целинной земле, какой бы плодородной она ни была, к ней окончательно поворачивались спиной, этот шанс ловили в бесчисленных лотереях, пожиравших мечты и заработки, этот шанс все более страстно надеялись получить от сладкоречивого человека, с языка которого так и капали чудесные обещания…
Мечта иммигранта, прибывшего в порт, больше не подталкивала его к новому путешествию, к следующему шагу вперед. Его ноги сладострастно впечатывались в асфальт. Мечта довольствуется тем, что есть прямо сейчас, призывает звучные слова, украшается ангелочками, астрагалами и волютами, как дома Буэнос-Айреса, которым придают вид сугубо частных и недостижимо богатых, как корабли, потерпевшие крушение, позволяют водорослям и ракушкам оплести носовую часть…
Так и толпы народа не устают от Перона, предлагающего себя на новые выборы. Толпы народа в Буэнос-Айресе не перестают ставить на Перона, какими бы ни были результаты этого выбора с изрядным душком, как не перестают ставить на национальную лотерею…
Жил один старый генерал в отставке, которому больше не на что было надеяться, кроме того, чтобы оставить однажды свое имя маленькой провинциальной улочке, обсаженной плакучими ивами.
Для него пришло время тряхнуть стариной. Это был генерал Хуан-Батиста Молина. Он занимал пост военного атташе в Берлине и даже служил в немецкой армии. В ноябре 1940 года он дал скандальный обед в Жокей-клубе в честь посла Германии. Именно тогда Аргентина, вынужденная доказывать в то время свой нейтралитет, должна была распустить немецкую военную миссию, до того дня воодушевлявшую аргентинскую армию. Генерал Молина создал в 1941 году верховный совет национализма, призванный с помощью» Аргентины открыть дорогу Латинской Америке к Гитлеру. Это был старый генерал, нежно лелеявший в душе свою империалистическую мечту. У него ничего не осталось, кроме тяжелых, вышедших из моды медалей, которые он стыдливо прятал.
Молина все чаще встречался с Пероном за пределами Каса Росада. Старый генерал убеждал молодого, что армия, до сих пор следовавшая за ним с неохотой, пойдет под президентские знамена с энтузиазмом при условии, что он освободится от «дамской мелочности».
Никогда прежде армия не пользовалась такими огромными привилегиями, оставаясь в тени. Армия находилась, так сказать, во втором позолоченном подполье, сравнимом с тем, куда была загнана с 1937 по 1945 год в ожидании победы Гитлера.
Если Перон не был больше абсолютно уверен — со времени инцидентов с железнодорожниками — в своей рабочей милиции, почему бы ему не сблизиться с армией, которая только что оказала ему важную услугу, вновь обретя свой традиционный опыт в укрощении рабочих-мятежников?
На оловянных рудниках в Боливии горняки держали заряженные карабины у себя в бараках, готовые пошатнуть решимость армии, жаждущей приключений. В Аргентине никоим образом нельзя было допускать подобной ситуации.
С помощью пожилого фанатика нацистской победы с кровеносными сосудами, хрупкими, как стекло, Перон пытался вновь подчинить себе армию, вновь ввести ее в игру, но теперь уже не в качестве почетного гостя, которого принимают радушно, а держат все-таки на задворках, а в качестве полноправного хозяина.
Военные любили порассуждать и о социализме, но в этом социализме с привкусом портупеи рабочему отводилась роль переодетого солдата, призванного выполнить свой национальный наряд, задание на который дает армия.
К началу 1951 года аргентинская армия незаметно загнивала от безделья. Подарки, которыми осыпал ее Перон, превосходили, разумеется, подарки всех предыдущих правительств, но не могли заменить практической деятельности. Театральная напыщенность стала для военных жизненной необходимостью.
* * *
Южноамериканские армии, утратившие свою историческую миссию со времен войн за независимость, всегда импонировали коррупционерам у власти. Так же, как старатели, не нашедшие золота в реках, устраивались на службу, чтобы обеспечит себя, так и бездействующие военные устраивались на службу, питаясь бульоном диктатур. Сам Христофо Колумб, оставшийся в одиночестве перед своими подчиненными, которые были недовольны скудостью добычи, крушением мечты, заведшей их столь далеко, распределил между ними земли и позволил обратить индейцев в рабов.
Оккупация Испании Наполеоном и капитуляция короля Фердинанда перед захватчиком позволили богатым креолам потребовать свободы. Зажиточные испанцы, родившиеся вдали от родины, не желали больше служить королевству, эмиссары которого регулярно прибывали сюда лишь затем, чтобы отдавать высокомерные приказы и забирать взамен львиную долю доходов. Но народные массы, находившиеся в подчиненном положении на протяжении веков, оставались мертвым грузом, противостоящим не далекому и абстрактному врагу, а тем, кто их использовал: богатым муниципальным советникам, упорно желавшим сбросить испанское ярмо.
Так Бовес, белый авантюрист, движимый ненавистью к богачам, объявил себя предводителем мулатов в Венесуэле. Во главе своих орд, вооруженных копьями, он истреблял целые семьи, взламывал со своими всадниками двери церквей, куда укрывались республиканцы, вознося молитвы. На одном балу он приказал расстрелять всех мужчин, потом заставил женщин танцевать друг с другом, затем казнил и их, а закончил бойню музыкантами.
Неимущие авантюристы становились союзниками испанской монархии, потому что хотели уничтожить богатых, даже республиканцев и освободителей. Королевские каудильо, вышедшие из народа, становились при этом жестокими эксплуататорами огромных стран. Своими шпорами они загоняли страны в кровавый феодализм.
После смерти Боливара, великого освободителя, окончательно разгромившего испанских колонизаторов, убравшихся восвояси, освободительные армии на захотели расформировываться и, потеряв смысл существования, встали на путь грубого насилия. Освободительные армии превратились в личные гвардии разнузданных солдафонов.
Мельгарехо приводил на банкеты своего коня, заставляя помощников обслуживать животное первым, подавать коню еду на серебряном блюде.
Отныне каждый генерал хотел обладать священными правами президента страны, единственной наградой, которую считал достойной своих сомнительных услуг. Войны возродились с развлекательной целью. Для солдат независимости снять военную форму было равносильно кастрации.
