Ко всему этому нужно добавить еще один вид страха – не найти себе места в обществе женщин, потому что всю свою жизнь я была в компании мужчин, труды и интересны которых разделяла на равных. Но преобладает во мне стремление к уединению, к молчанию, и я надеюсь это найти в доме святого Доминика.
На что я дерзаю надеяться
Пытаясь проанализировать то, что может нарушить мое духовное состояние, я не упомянула еще того, что все мои друзья пытаются представить мне как препятствие на моем пути к монашескому призванию: вот уже 15 лет, как я слышу со всех сторон, что не имею права на затворничество, что если я хочу послужить Церкви, то прежде всего стоит поставить ей на служение мое занятие наукой, перо и опыт полемиста, что тут мое настоящее призвание и что если я уклонюсь от него, уйдя в монастырь, то рано или поздно об этом пожалею и даже буду испытывать раскаяние за то, что не выполнила своего долга. Мне то и дело повторяли, что я уподоблюсь неверному слуге из евангельской притчи, тому, кого Господь упрекает за то, что тот зарыл доверенный ему талант. Я поддалась на подобные уговоры, когда решила работать в униатской общине, и уже вскоре поняла свою ошибку. Самое сильное, самое определенное в душе – это призыв святого Доминика, а об остальном не нужно беспокоиться. Я достаточно долго размышляла во время тюремного заключения, чтобы навсегда отвергнуть самонадеянную мысль, что я могу «быть полезна» Церкви. Церковь не нуждается в моей помощи. Когда Бог хочет нанять активного работника в Свой виноградник, Он сам выбирает человека, которого делает Своим орудием, и выбирает Он его там, где, по человеческим прогнозам, просто невозможно было этого предвидеть. Кроме этих немногих избранных, кому Бог дает силу и возможность, необходимые для выполнения доверенной им от Него работы, остальные верующие должны не полагаться на собственные силы, а полностью довериться Божественной премудрости Церкви, чтобы каждому найти свое место и свои обязанности. В настоящее время, когда воинствующая Церковь борется против мощно осаждающих ее адских сил, необходимо просто встать под ее знамена так же, как во время войны гражданин, будь он ученый или писатель, просто вступает в ряды армии как солдат и оставляет командирам решение, отправить ли его в окопы или же использовать в лаборатории, редакции или где-то еще. Именно в таком состоянии души я и стремлюсь попасть в христианское воинство, построившееся под началом святого Доминика, оставив далеко в стороне свои идеи «быть полезной» иначе, чем через абсолютное послушание, счастье быть занятой на самых скромных работах, потому что знаю с непоколебимой уверенностью веры, что дело Божие совершается орденом святого Доминика в его целостности. Если мне будет дарована радость быть принятой в орден, я знаю, что буду участвовать, пусть даже в самой малой степени, в великой борьбе Церкви, и эта честь в тысячу раз больше, чем удовлетворение от личных усилий.
Я могу поэтому сказать, с чистой совестью и совершенно искренне, что не боюсь, что буду сожалеть об отказе от научной или литературной работы и что, напротив, я надеюсь на прочный внутренний мир в результате такого отказа от всех личных усилий, который больше не даст мне впасть в те философские или богословские ошибки, которые я вижу теперь в своих трудах.
Я могу сформулировать в нескольких словах то состояние души, которое заставляет меня надеяться оказаться достойной радости и чести принятия в орден.
Глубокое убеждение, что в орденском одеянии я смогу, наконец, доказать свою абсолютную преданность Церкви, с полным отречением от своей воли и личности, которые счастливо растворятся в великом единстве ордена.
Счастье погрузиться в созерцание божественного дела, того, что особенно открывается для меня в основных линиях истории человечества.
Неизреченная сладость частого причащения, поклонения подлинному Присутствию.
Твердая надежда, что божественная благодать, та, что открыла мне веру, показала тщетность всех благ этого мира, что открыла мне доступ к единственным подлинным радостям – к тем, что даны Церковью, – что она поддержит меня до конца на том пути, который мне указала.
С такими надеждами и убеждениями я и осмеливаюсь представить себя в виде смиренной постулантки дома святого Доминика.
20 марта 1934 г.
Ю. Данзас
Наедине с собой [3]
Первая часть этой исповеди широко представлена в главах III–V предыдущей части этой книги. Мы приводим здесь целиком вторую часть, в которой «сестра Юстина» ведет спор со своим прежним Я – своим «не-Я», – которое жестоко напоминает ей о жертвах, связанных с выбором монашеского образа жизни, и которое разжигает сомнения и страхи. Напомним, что 1 (14) сентября 1921 г. была создана Община Святого Духа, с двумя монахинями (Юлия Данзас и Екатерина Башкова), давших обеты 25 марта 1922 года.
Длинный диалог между Я и не-Я Юлии свидетельствует о сомнениях, которые не прекращали обуревать новоиспеченную монахиню: как примирить монастырское призвание с научной деятельностью, как жить в общине (даже если она состоит только из двух человек), когда ты горделивого и бунтарского характера? Душа разрывается, и Юлия обнажает такое раздвоение. Не-Я, прежнее Я периода до обращения, – это искуситель, пытающийся привести Юлию к светским или научным успехам и заставить усомниться в реальности ее единения с Богом: «Я был активной, мужественной половиной твоей личности», – оправдывается оно. Оно пытается заставить Юлию пожалеть о прошлой жизни, о том времени, когда ее звали (при дворе, разумеется) diva Julia: «Ты непременно хочешь отказаться от всего того, что было в тебе интересного, сильного, мужественного, ты хочешь сделаться тупой бабой-девоткой!» [4]. Но Юлия отвечает, что «в этом „не я“ сосредоточено все то, что я в себе отвергаю, с чем борюсь, от чего хочу и должна отделиться»: дьявольская гордыня, нарциссизм, самодовольство. Такой спор между ветхим и новым Я, духом стоицизма и душой, восхищенной Богом, не имеет аналогов в русской духовной литературе.
I
1 ноября 1921 г.
Итак, я монахиня. Искание Бога привело меня к Нему, привело меня к подножию алтарей Его [5]. «Господь часть достояния моего и чаши моея: Ты еси устрояяй достояние мое мне» [6].
Впервые за всю мою бурную жизнь передо мною определенно обрисовываются очертания моего будущего. Какие бы ни были превратности, «скорби и тесноты» [7], гонения, изгнания или всякие иные случайности миссионерской деятельности – может меняться только внешняя обстановка моей жизни, а внутреннее течение ее отныне неизменно. Личной жизни более нет: я – воин великой militiae Christi [8], послушное орудие в руках начальства. «Offer te totum Deo ad finem tuum obtinendum, acsi cadaver esses, quod quoque versus ferri, et quacumque ratione tractari se sinit, vel similiter atque senis baculus, qui, ubicumque, et quacumque in re, velit eo uti, qui eum in manu tenet, ei inserviet» [9].
На душе спокойно, радостно. Усмиренный дух может теперь бесстрастно оглядываться на прошлую жизнь и спокойно производить «переоценку всех ценностей» [10]. Да, только при этих условиях эта переоценка возможна и действительна, и не только переоценка всего пережитого, но и всего передуманного. Итоги прошлого подведены: «…talis vita mea numquid vita erat, Domine meus?» [11]. Только теперь начинается новая, осмысленная жизнь, полная неведомых мне доселе и ни с чем не сравнимых духовных радостей. Вперед и ввысь – per aspera ad astrum [12]! И если звучат порою в душе отзвуки минувшей жизни, то лишь для того, чтобы глубже понять и оценить изжитую ныне тоску долгих, мучительных исканий истины и радость безмерную блеснувшего ныне озарения. «Людие седящие во тьме видеша свет велий» [13], Свет тихий, все осиявший, Свет Неугасимый!..
