Автобиография каждого
Вернувшись во Францию, Гертруда нашла Париж изменившимся, хотя на самом деле изменилась она. Лето 1935 года как обычно провели в Билиньине. Но спокойная жизнь ушла в прошлое. Добавилась обширная переписка с новыми заокеанскими знакомыми. Признанная у себя на родине, она приобрела большое число новых адресатов — студентов, начинающих и достаточно известных писателей, артистов. Пошли запросы на публикацию других книг. Возросший авторитет и вес в литературе после поездки укрепил Гертруду в намерении сосредоточить весь свой интерес на систематической писательской работе.
Практически начиная с этого года, Стайн полностью переключается на литературное творчество, коллекционирование отходит на второй план. Вдохновленная выступлениями в Америке, успехом Автобиографии, она приступила к написанию очередной биографии.
Контакты с художниками становятся редкими. Хуан Грис умер, Челищев покинул Европу. Многие молодые художники, прежде нуждавшиеся в поддержке и патронаже, вышли на самостоятельный путь.
Пикассо, разведясь с Ольгой Хохловой, погрузился в свои личные дела. После Первой мировой войны Гертруда не приобрела ни одной его картины. К тому времени Пикассо стал знаменит, цены на его картины взлетели вверх. К тому ж, у нее уже собралось немало его работ. Начиная с середины 1930-х годов, Гертруда и Пабло почти не переписываются. Возможно, сказалось широкое распространение телефона, а с 1938 года и близость проживания. Разве что Пикабия, да верный Франсис Роуз оставались в сфере влияния Гертруды.
Гертруда и Элис вернулись в Европу, наполненную слухами о предстоящих переменах. Гертруда, казалось, ничего не замечала. Разве что приход к власти во Франции коалиционного правительства социалистов и коммунистов во главе с Леоном Блюмом привлек ее внимание. Опасаясь возможных волнений и прочих катаклизмов, Гертруда для сохранности постепенно переправляла рукописи Ван Вехтену. Токлас не отрывалась от машинки, перепечатывая их. Войны Гертруда не боялась и не верила в ее начало. А вот революций и возможных пертурбаций опасалась — вдруг восставший пролетариат реквизирует и картины и рукописи.
Одобряя некоторые реформы, проводимые Гитлером, она игнорировала (или старалась не замечать) антисемитские законы, введенные еще в 1933 году и оформленные официально в 1935-м — в том самом, когда состоялся американский тур. В том же году немецкие войска вторглись в Рейнскую область, а режим Муссолини оккупировал Эфиопию.
Майкл с семьей незамедлительно вернулся в Америку как раз после возвращения оттуда Гертруды. Вряд ли до нее дошел смысл его слов: «… я хочу разговаривать с почтальоном и садовником по-английски». Майкл ссылался на пошатнувшееся здоровье, но трудно представить себе, что одновременно он не видел, что случилось в соседней Германии и чем это кончится во Франции. Ведь поток немецких беженцев-евреев возрастал с каждым днем.
Но все происходившее, казалось, не касалось писательницы. Творческие планы переполняли ее. Она старалась смотреть на перемены в жизни оптимистически.
Градус известности по приезде из США зашкалил. Не оставляли в покое как старые друзья — Бернар Фей, Ван Вехтен, Вильям Роджерс, таки новые знакомые: писатель Торнтон Уайлдер, профессор литературы Сэмуэль Стюард, известный британский фотограф Сесиль Битон и др.
Первым из списка новых приятелей летом 1935 года появился Уайлдер. В течение 10-дневного пребывания в Билиньине у обоих было достаточно тем для обсуждения.
При близком знакомстве Стайн пришла в восторг. «Ужасно приятный, — отреагировала она в письме к Ван Вехтену, — полезный во многом». Гертруда в свою очередь произвела большое впечатление на Уайлдера, и они довольно быстро стали друзьями; завязавшаяся между ними постоянная переписка продолжалась 12 лет.
Неизвестно, каким образом Торнтон повлиял на стиль Гертруды и повлиял ли вообще. Но постоянные беседы с ним в Париже и Билиньине легли в основу ее книги Географическая история Америки или Соотношение человеческой натуры и человеческого ума.
Из бесед и собственных размышлений она определила два противоположных термина — индивидуальность, определяемая историей, памятью и личными интересами в определенный промежуток времени, и некую внутреннюю сущность, независимую от каких-либо условий.
Соответственно она различает человеческую натуру, привязанную к пространству и времени (индивидуальность), и человеческий ум, относящийся к сути существования и созидания.
К моменту их встречи Торнтон около восьми лет не писал ничего заслуживающего внимания, превратившись фактически в ‘летающего’ по всей стране лектора. Встреча с Гертрудой расшевелила его. Она рекомендовала уйти от определенной ограниченности, свойственной лектору, специализировавшемуся на одной и той же тематике. Она уговорила Торнтона дать волю воображению, вернуться к писательской деятельности, прекратить работать на других: «Ну почему, почему вы — общественный деятель?»
Гертруда также заметила в беседе, что жизнь каждого — ее и его включая — полна историй. Они, хотя привлекательны, но сами по себе не так уж интересны. На самом деле интересно, как каждый рассказывает свои истории. Уайлдер посчитал эту встречу, откровенные разговоры в течение многих часов и влияние ее идей и принципов «великой удачей». Позднее он признался: «Насколько я помню, она прочитала всего лишь одну мою книгу… Тем не менее, она взяла на себя труд превратить меня в писателя. В произведениях, написанных мной впоследствии, ее влияние, возможно, и не видно на поверхности, но куда важнее: оно заложено внутри».
В результате частых общений (Торнтон подолгу бывал в Европе и гостил неделями у Стайн) Торнтон решил написать трехактную пьесу Наш городок из жизни городка в штате Нью-Гемпшир. В письме к Гертруде он сообщает: «… третий акт основан на ваших идеях как основополагающих. И сознаете ли Вы или нет <…> Вы уже глубоко завязли в сотрудничестве».
Неудивительно, что обеим сторонам (Токлас особенно боготворила Уайлдера) не терпелось узнать результаты премьеры: «Мой дорогой Торнтон, где, о, где та телеграмма, как прошло представление, как все прошло, мы встречаем каждое утро словами, почему от Торнтона нет ни слова…»
Волноваться никому не следовало, пьеса прошла с успехом и выдержала 338 представлений.
В 1942 году состоялась премьера другой пьесы Уайлдера На волосок от гибели. Критики немедленно заметили схожесть пьесы с романом Джойса Поминки по Финнегану. Но еще до премьеры, зная, что критика, несмотря на военное время, дойдет до Франции, драматург счел необходимым немедленно исповедаться: «Там много пассажей, написанных под знаком Гертруды <…> Сейчас я вижу, где Фрейд и Джойс ошибались. И отбрасывая свою неверность, припадаю к Вашим дорогим ногам и никогда не буду больше блуждать при лунном свете». Письмо, датированное 25-м марта 1942 года, дошло до Билиньина.
