Но пятница у меня день-бой. Вечером перепутал и вместо презентации книги младшего Говорухина в Доме кино попал на китайский фильм. Фильм называется «Дорога домой», поставил его какой-то китайский классик. Пора наказывать себя за незнание китайских фамилий, за европейское высокомерие. Это вполне современная картина. Здесь молодая любовь двух людей, всю жизнь проживших вместе. Прекрасная картина и прекрасные актерские работы. Зал высоколобых кинематографистов, которые всегда говорят или об интеллектуальном кино, или о том, что народ, масса ничего, кроме криминала и убийств, понять не захочет, сидел как пришитый.
Что касается младшего Говорухина, то при всей моей нелюбви к сценаристам и режиссерам, старающимся еще и стать писателями, здесь все получилось на высочайшем уровне. Это не беллетрист, а человек, переживающий жизнь и стремящийся ее как-то отразить. Здесь есть даже определенная гордая сухость и сдержанность настоящего художника.
Вышла «Независимая газета». Я ревниво посмотрел только свой собственный материал и удивился. Благородные они люди: не поправили ни одного слова…
25 апреля, воскресенье. Что бы ни говорить и как бы себя ни успокаивать, но весь день и день накануне я прожил под впечатлением смерти Наталии Георгиевны Михайловской. Я ее видел в среду, когда она выходила из института, и тогда же она мне сказала, что чувствует себя неважно. В нашем престарелом учебном заведении это, конечно, знаковая смерть, это уже убыль по возрасту. Наталия Георгиевна была замечательным человеком, тихая требовательная культура которой не искала ни рекламы ни каких-либо иных исключительных действий. Нам будет практически невероятно найти ей замену, я не думаю, что в наше время ученый может приобрести подобную эрудицию, а самое главное, в ней существовал внутренний, несгибаемый пафос настоящего интеллигента. Что теперь будет делать Гошка, которого я летом водил в кино на какую-то приключенческую премьеру? Парню нет и шестнадцати, а он уже потерял сначала мать, потом бабушку, с которой жил и которая заменила ему мать. Есть ли справедливость на небесах? Хоронить её будем во вторник.
В 6 час. 30 мин. вечера состоялся бенефис Т.В. Дорониной во МХАТе на Тверском. Явка для меня обязательна. Во-первых, сам бенефис, сыгранный роскошно, широко, ярко, импровизационно, с таким размахом, который, кажется, ни один театр себе позволить не может, разве что Мариинский. Сначала Доронина играла с Аристархом Ливановым сцену из спектакля «Старая актриса на роль жены Достоевского», где даже для придурков была очевидна её мощь, актерская сила и отношение к действительности. В самом конце бенефиса, после антракта она пела, читала стихи Есенина; были показаны кадры из ее театральных работ. Если говорить о себе — меня выкрикнули на сцену, и у меня всё получилось. Доронина сидела на царском кресле перед декорацией, изображающей МХАТ в проезде Художественного театра, и это подчёркивало, что она-то и есть настоящий МХАТ. Это я и отметил в своем выступлении, назвав Театр на Тверском Большим МХАТом, а также пожелав добра и успеха филиалу этого театра — театру в Камергерском. Правда, В.Я. Вульф в перерыве сказал мне, что я усложняю Дорониной жизнь. Ну, это любовь к некой затирухе, и разве я сказал что-нибудь более жесткое, чем сказала сама Т.В. Табакову на вручении премии Солженицына?
Среди многих выступавших, конечно, надо отметить в первую очередь министра культуры, который говорил широко, ясно, с точной расстановкой приоритетов, с определением театра Дорониной как классического театра. Он справедливо, что, конечно, вызвало у ее врагов лютую зависть, назвал ее «несравненной и царственной». Если считать, что это первая его публичная речь, то программа очерчена, и выступление его можно назвать блестящим. По крайней мере, как мастер разговорного жанра он не хуже Швыдкого, но они, конечно, совсем разные. Среди прочего сказал: «Сейчас министерство культуры похоже на театр: будущий репертуар неизвестен, труппа не набрана, роли не расписаны». Это было воспринято с энтузиазмом: а вдруг перемены? Кто-то из наблюдателей сообщил мне, что в перерыв министр пить чай не пошел, я тоже не ходил, потому что договаривался на сцене относительно вывоза тележки с книгами, а потом прохаживался по фойе среди зрителей. В своей речи я говорил о двух Горьких, которые через дорогу смотрят друг на друга. Сказал и о том, что «два безумных Сергея дарят ей эти книги». На тележке 92-томное собрание сочинений Толстого выглядело очень внушительно. Несколько раз во время моего выступления мне хлопали. Ничего политически резкого я говорить и не пытался. У меня было несколько заготовок на начало. Одна из них «я попытаюсь сдержаться и ничего не рассказывать о себе». Подразумевалось, что все другие только и делали, что об этом говорили.
Опускаю море цветов, роскошный финал, когда на сцене даже пили шампанское, опускаю, что зал досидел до самого конца, опускаю, что до самого конца досидел и министр. Ему это интересно. Потом театральные деятели пошли вниз, в ресторан, и мы посидели там. Я сидел с Ф.Ф. Кузнецовым, В.Н.Ганичевым, В.А.Костровым. Думаю, у них была некая печаль из-за их публичной на сей раз невостребованности на этом юбилее. Здесь действие скорее театральное, а не интеллектуальное, пусть не расстраиваются. Еще найдут возможность выйти несколько раз.
На сцене Доронина подарила мне свой юбилейный альбом. Здесь же ее подпись. В самом конце альбома, на страницах, посвященных «Вассе», фрагменты моей статьи о ней в «Литгазете».
Кто-то мне сказал, что в «Литературной России» Женя Шишкин написал на меня инвективу. Ни отвечать, ни читать не буду. Я его понимаю, мальчик был при деле, а тут остался вне института, без дела, без перспективы, с плохой сюжетной проработкой произведений, со старомодным, хотя и крепким письмом, среди многих и многих прочих искателей московской славы. Бог ему судья, а мне наука: никогда никому не делать ничего во благо. Впрочем, надеюсь, это мое пожелание самому себе проживет недолго. Если бы я ему отвечал, я бы кратко написал так: дали шанс, два года преподавал в Литинституте, до окончания контракта, в жизни института участия не принимал, были жалобы от студентов, что мало ими занимается, много занимался собой, вместо него взяли на это место Леонида Бородина.
26 апреля, понедельник. Всё утро посвятил студентке — первокурснице Ане Русс, приехавшей в Москву из Казани со своей мамой, Светланой Абрамовной. Аня на восьмом месяце, не хочет отставать в учебе. Я перезванивался с профессурой, чтобы ей как можно активнее помогли нормально, без особых беспокойств, прожить этот отрезок времени, до родов, и не отстать от института. М.В. Иванова поставила ей зачет прямо у меня в кабинете.
