речь…»
(А. Ахматова)
В автобиографии Анна Андреевна Ахматова, ярчайшее явление нашей культуры, писала: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя со временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных». Этими словами она словно давала отпор тем критикам, что в середине XX века держали нос по ветру (чего изволите?) и приписывали Анне Андреевне узость тематики, уход в личные переживания, несовременность поэтической позиции и много чего ещё. А она одной-двумя строфами опрокидывала все наветы, ибо это была истинная и высокая поэзия, даже если речь шла о самом сокровенном.
Сжала руки под тёмной вуалью… «Отчего ты сегодня бледна?..» – Оттого что я терпкой печалью Напоила его допьяна. Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот, Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Всё, что было. Уйдёшь, я умру». Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: «Не стой на ветру».
(«Сжала руки под тёмной вуалью…»)
Она родилась с фамилией Горенко в 1889 году близ Одессы, детство провела в Царском Селе, где всё дышало Пушкиным и тайной, где навсегда для неё переплелись совершенство рукотворной природы и поэзия. Там же училась в женской гимназии, а после – на юриста в Киеве, к чему быстро охладела. К тому же образ Царского Села и связанного с ним Пушкина не покидал её никогда:
Кто знает, что такое слава! Какой ценой купил он право, Возможность или благодать Над всем так мудро и лукаво Шутить, таинственно молчать И ногу ножкой называть?..
(«Пушкин»)
В 1911 году она едет в Европу, становится свидетельницей первого триумфа русского балета, потом – Италия, роскошные собрания живописи и архитектуры… Всё это было мощным толчком к творчеству, и в следующем году выходит её первый сборник «Вечер», а год спустя – «Чётки». И если незадолго до этого Николай Гумилёв, её муж, лидер нового литературного течения акмеизм, советовал ей вместо стихов заняться танцами, то после выхода книги отметил, что в ней «…так просто сказано так много», а Осип Мандельштам провидчески сказал: «Её поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».
Молодую Ахматову сравнивали с древнегреческой певицей любви Сапфо, а позднее она была критиками дружно поставлена в ряд самых больших русских поэтов. Выход каждой её книги становился событием. Корней Чуковский вспоминал, что её стихи заучивали, переписывали в альбомы, ими то и дело объяснялись влюблённые. Он же отмечал, что вся Россия запомнила ту самую перчатку из стихотворения Ахматовой «Песня последней встречи»:
Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки; Я на правую руку надела Перчатку с левой руки.
В стихах о любви Ахматова возвращает ей живой и реальный характер, в то же время не лишая высокого поэтического звука. Такая гармония свойственна только очень большим талантам. Именно это качество её поэзии подкупало читателя, заставляло снова и снова возвращаться к музыке её стихов, чувствуя невероятную близость волшебных строк к собственной душе, страждущей прекрасного в своей жизни. Любовь в поэзии Анны Андреевны поднимается до небывалых духовных высот.
Эта встреча никем не воспета, И без песен печаль улеглась. Наступило прохладное лето, Словно новая жизнь началась. Сводом каменным кажется небо, Уязвленное желтым огнем, И нужнее насущного хлеба Мне единое слово о нем. Ты, росой окропляющий травы, Вестью душу мою оживи, — Не для страсти, не для забавы, Для великой земной любви.
(«Эта встреча никем не воспета…»)
Но, как это случается в жизни, «великая земная любовь» редко бывает счастливой, особенно если это касается выдающихся творческих людей. Известно, что Николай Гумилёв трижды делал предложение молодой Анне, и трижды был отвергнут, и в расстроенных чувствах даже пытался покончить с собой. Но, по иронии судьбы, когда в 1910 году они наконец стали мужем и женой, то «великой», казалось бы, любви хватило у Николая на два года, если не меньше. Он даже и не скрывал своей неверности супруге. Не помешало этому и рождение сына. Естественно, такому браку был отпущен невеликий срок.
Муж хлестал меня узорчатым, Вдвое сложенным ремнем. Для тебя в окошке створчатом Я всю ночь сижу с огнем. Рассветает. И над кузницей Подымается дымок. Ах, со мной, печальной узницей, Ты опять побыть не мог. Для тебя я долю хмурую, Долю-муку приняла. Или любишь белокурую, Или рыжая мила?
