те трудности, с которыми ей пришлось столкнуться. Это письмо (в виде черновика) не датировано, но по содержанию его можно отнести к 1938 году. Через четыре года после своего прибытия во Францию Юлия все еще не добилась натурализации:
«Случай мадмуазель Данзас, которая вот уже четыре года просит о натурализации, совершенно особый, его не следует ставить в один ряд с другими запросами о натурализации иностранцев.
Французского происхождения (ее родители были французскими гражданами), носительница французской культуры и менталитета, с полученным во Франции высшим образованием, мадмуазель Д.[анзас] в России, в русском обществе всегда считалась „полуфранцуженкой“ и, действительно, всегда чувствовала себя во Франции [как] у себя дома. После революции она думала лишь о том, чтобы обосноваться тут окончательно, но в тот момент этому помешали великий исход русских эмигрантов, болезнь матери, но главным образом (с 1920) церковная работа, на которую она была поставлена экзархом Фёдоровым. После ареста и тюремного заключения экзарха Фёдорова (февраль 1923) она сразу подумала об отъезде, поскольку вся активная работа для Церкви стала теперь невозможной. Католические священники Санкт-Петербурга – епископ Слосканс, отец Уссас [62], отец Ходневич – активно предпринимали попытки раздобыть ей подложный заграничный паспорт (легальный паспорт в тот момент получить было невозможно), но в ноябре 1923 г. мадмуазель Данзас была арестована, за чем последовали долгие года заключения в советских тюрьмах и в каторжном лагере на Соловках (по обвинению в католической деятельности). Освободившись в 1932 г. и вернувшись в Ленинград (Санкт-Петербург), мадмуазель Д. была выкуплена после переговоров, длившихся восемнадцать месяцев, своим братом и его родителями [63], и, благодаря выплаченной ими сумме в размере около двадцати тысяч франков, ей удалось получить паспорт эмигранта, действительный один год, но без права возвращения в СССР.
Именно в таких обстоятельствах мадмуазель Д. немедленно выехала во Францию и прибыла туда 6 мая 1934 г. с паспортом, который в глазах французского законодательства превращал ее в советскую гражданку, а не в русскую беженку. Она тотчас же попыталась получить нансеновский паспорт [64] (и пыталась потом еще множество раз), но всегда наталкивалась на категорический отказ: по женевским соглашениям, носитель советского паспорта может получить нансеновский паспорт лишь спустя пять лет после окончания срока действия советского паспорта (срок действия паспорта мадмуазель Д. истекал в марте 1935 г., соответственно, нужно было ждать до 1940 г.). Мадмуазель Д. начала тогда предпринимать шаги по восстановлению своего французского гражданства. Требование было отклонено, потому что французское гражданство было утрачено не отцом, а дедушкой мадмуазель Д. Тогда она сделала запрос на натурализацию как иностранка. Отказ был мотивирован необходимостью прожить три года беспрерывно во Франции. Этот трехлетний срок истек в мае 1937 г., и мадмуазель Д. повторно отправила свой запрос. Она до сих пор не получила на него никакого ответа.
Нынешнее положение мадмуазель Д. можно резюмировать следующим образом:
Она лишена даже тех минимальных прав и гарантий, которые по французскому законодательству предусмотрены для политических эмигрантов. В глазах закона она находится ровно в тех же условиях, что и иностранцы, приезжающие во Францию после совершения преступлений у себя на родине. У нее нет никаких других действующих документов, кроме удостоверения личности без права работы, полученного в Лилле в 1934 г., срок которого истекает в начале 1939 года. Она не может уехать из Франции даже ненадолго, из‑за отсутствия паспорта для визы. Ее удостоверение личности дает ей по крайней мере право перемещаться внутри Франции (кроме восточных департаментов, закрытых для иностранцев), но даже это право сильно ограничивается недавним декретом (от 2 мая) [65] об иностранцах, направленным именно на лиц „без гражданства“ и на тех, кто не может получить нансеновский паспорт. Для русских с нансеновским паспортом (а он есть практически у всех) существуют хоть какие-то международные гарантии. У мадмуазель Д. ничего подобного нет, она отдана на милость любому комиссару полиции, как все не признанные здесь и подозрительные иностранцы.
К такому, уже весьма унизительному, положению стоит еще добавить горечь, испытываемую мадемуазель Д., считающей себя француженкой по крови и по сердцу, от отказа в натурализации, которая положена ей по праву, при том, что ее дают огромному количеству русских, совершенно чуждых Франции и так и остающихся в ней чужими по своему менталитету. И речь идет тут не только о молодых людях, годных к военной службе, но и о стариках, о пожилых дамах (например, мадам М., мать мадемуазель С. и т. д.). Тогда как мне [sic] отвечают, что получить натурализацию стало сложнее после 1927 г. [66], особенно для женщин. Разве мадмуазель Д. виновна в том, что в 1927‑м она отбывала срок на советской каторге после тщетных попыток уехать во Францию в 1923‑м (ее даже ждали тогда уже в монастыре в Пруй)? Неужели так должно быть, что ее долгое тюремное заключение в СССР вместо того, чтобы считаться форс-мажорным обстоятельством, которое закон должен принять во внимание, имеет своим следствием то, что она считается теперь кем-то, кто гораздо хуже многих других эмигрантов? В итоге нужно ли донести до сведения мадмуазель Д., что в глазах людей – если уж не в глазах Бога – она повинна в том, что осталась на своем посту, делая свое дело в адских условиях, не побоявшись последствий и понеся их на себе в виде красной каторги, – и все это вместо того, чтобы улизнуть вовремя и пожать плоды гостеприимной встречи?
И это при том, что за последние три года было множество случаев предоставления натурализации недавно приехавшим беженцам, от которых не требовали отсрочки в три года!
Ко всему этому стоит добавить, что дело о натурализации мадмуазель Д., которое, казалось, должно было благополучно решиться осенью 1937-го, было тайно приостановлено, без объяснения причины и без видимого основания. Есть основания предположить, что к уже изученному досье были добавлены доносы в „антикоммунистической деятельности“, связанные с работой мадмуазель Д. в Центре исследований „Истина“. Эта работа, помимо всего прочего, принесла мадмуазель Д. немало неприятностей и у страстных приверженцев Католической церкви. Очевидно, что специально ведущаяся против нее кампания ложных обвинений нацелена не только на неудовлетворение ее требований, но и на ее высылку» [67].
Декрет о натурализации (№ 3624–39 от 9 марта 1939 г.), принятый президентом Республики на основе статьи 6 (параграф 1) закона от 10 августа 1927 г. и рапорта канцлера – министра правосудия, был опубликован в «Journal officiel» 19 марта 1939 г., с. 3624 (столб. 3). Юлия пишет по этому
