Иначе писал о публикации Д. А. Коцюбинского и И. В. Лукоянова московский историк Ф. А. Гайда. В академическом журнале «Российская история», в 2012 г., была опубликована его статья, посвященная «Дневнику». Историк справедливо замечает, что в аннотации к изданию 2008 гг., как и ранее, в аннотации к книге 2003 г., «упорно указывалось, что “дневник” принадлежит именно Распутину». Почему публикаторы в 2008 г. решили оставить это сомнительное утверждение, судить трудно (особенно учитывая, что в предисловии они так однозначно не говорили). Но дело было не только в этом. Важнее иные обстоятельства, на которые обратил внимание Ф. А. Гайда. Прежде всего, в книге 2003 г., в приложении к которой «Дневник Распутина» (в несколько сокращенном виде) был опубликован, обстоятельного источниковедческого анализа документа не проводилось – излагалась лишь краткая версия его происхождения. Нет также никаких оснований утверждать, будто фрейлина императрицы А. А. Вырубова что-либо знала о «Дневнике Распутина». Хотя его машинописная копия хранится ныне в ее личном фонде в ГАРФ, но неизвестно, как и когда он туда попал.
Рассуждая далее, Ф. А. Гайда указал и на то, что всё, касающееся «происхождения рукописной копии, вовсе относится к области догадок и домыслов». Историк, сравнив публикации 2003 и 2008 гг., отметил также, что «структура “дневника” в этих публикациях совершенно разная. Если первый (сокращенный) вариант построен по хронологии и представляет собой целостное повествование с изредка обозначенными в тексте купюрами (которые, кстати, практически никак не соответствуют полной версии), то “дневник”, изданный в 2008 г., – это разнородные фрагменты, расположенные в совершенно ином порядке и без соблюдения хронологической последовательности». Не забывает он отметить и то, что «Дневник» изобилует скандальными «фактами» и «сведениями», которые не подтверждаются никакими иными источниками. Для него ясно, что считаться подлинным «Дневником Распутина» опубликованный Д. А. Коцюбинским и И. В. Лукояновым материал не может, что такого дневника нет [87].
Однако, справедливости ради, следует вновь напомнить, что в предисловии 2008 г. Д. А. Коцюбинский и И. В. Лукоянов не характеризовали «Дневник Распутина» однозначно как «дневник Распутина». Публикаторы оставили вопрос о его подлинности открытым. Но проблема, как мне представляется, в том и состоит, что для большинства их коллег это не вопрос: они воспринимают «Дневник Распутина» как фальшивку. Скорее всего, эти исследователи правы.
Следует ли из заявленного, что «Дневник» не стоило публиковать, что о нем надо было «забыть», а не включать в качестве источника в исторический оборот?
Такая постановка вопроса кажется мне неверной. Безусловно, «Дневник Распутина» – это интереснейший и важный источник по истории восприятия Григория Распутина современниками. Даже если встать на ту точку зрения, что он был создан в первой половине 1920-х гг. с целью компрометации «Друга Царей» (как с такой же целью был создан и «Дневник Вырубовой»), то и в этом случае мы должны признать: текстологический анализ «Дневника Распутина», равно как и анализ фактологический, позволяют нам лучше разобраться в социально-психологических аспектах русской революционной драмы, посмотреть на нее через призму «кривого зеркала» – тенденциозно собранного материала.
Этот материал, безусловно, имеет историческое значение, помогая не реконструировать реальную жизнь сибирского странника, а изучать формирование мифа о нем. Становление и утверждение мифа (в нашем случае – распутинского мифа) – задача, безусловно, историческая. Ее решение требует понимания мотивации и друзей Гр. Распутина, и его врагов.
Но были ли составители «Дневника» его врагами?
Ответить четко и однозначно не получается. Мы даже не можем точно утверждать, был ли один «автор» или было несколько «авторов». Текст «Дневника» следует признать странным – и по содержанию, и по целям. Для чего его составляли? Для будущей «канонизации» сибирского странника?
Вряд ли. На его страницах так много скабрезных историй, связанных с Гр. Распутиным, что нельзя не усомниться в подобной мотивации.
Тогда, может быть, для дискредитации (ибо, дискредитируя «Друга Царей», неизбежно дискредитировали и царскую семью)?
Допустим, но тогда встает новый вопрос: почему «Дневник» не опубликовали в 1920-е гг.? Только ли потому, что ранее оказался разоблаченным «Дневник Вырубовой»?
Не очевидно, поскольку «Дневник Вырубовой» увидел свет в конце 1927 – начале 1928 гг., а интересующий нас «Дневник Распутина», судя по тексту (в котором нашли отражение языковые нормы 1920-х гг.), составлялся в первой половине 1920-х гг. и в конце 1920-х гг. уже находился в архиве. «Дневник Распутина» невозможно однозначно назвать ни обличением, ни апологией «старца». Поэтому понять мотивацию его составителей непросто. Понятно, правда, что ни П. Е. Щеголев, ни А. Н. Толстой не были его составителями – несмотря на совпадения некоторых сюжетов и имен, «дневники» А. А. Вырубовой и Г. Е. Распутина были составлены иными людьми. Кто они – загадка. Ясно только, что прямого отношения к жизни реального человека – Григория Ефимовича Распутина – «дневник», названный по его имени, не имеет.
Однако история – это не только описание «реалий», это не в меньшей степени их восприятие. Понять восприятие известного исторического лица в определенный исторический момент – значит постараться понять время, в которое он жил. «Дневник Распутина» позволяет нам узнать не столько жизнь «старца», сколько его время, представления о нем современников – почитателей и хулителей. И, главное, «Дневник Распутина» дает нам ключ к пониманию того, что выше я назвал «распутинским мифом», мифом, который начал формироваться еще при жизни «старца» и распространялся в течение многих лет после его смерти. Именно поэтому, повторю, «Дневник Распутина» следует признать ценным источником, а его публикацию – важным и полезным делом.
Не следует забывать также и о другом: в представляемом на суд читателя «Дневнике» есть свидетельства, которые не могли выдумать штатные советские «фальсификаторы». Например, сюжет о том, что Гр. Распутин говорил о том, что у людей «нервных» (то есть гемофиликов) кровь останавливается, ежели их «успокоить»: на возможности подобного «успокоения» медицинская наука обратила внимание только в 1920-е гг., то есть после того, как «Дневник» был уже составлен и переправлен в архив. Было бы чрезвычайно интересно узнать о тех «учёных медиках», кто мог бы, «прибыв на машине времени из будущего», сообщить об этом открытии от имени «сибирского старца» в данном «Дневнике». Да и реальные истории, связанные с Гр. Распутиным (из тех, что попали в «Дневник»), вряд ли могут служить доказательством того, что его составители были «агентами новой власти», целенаправленно занимавшимися по газетам и журналам повременной прессы изучением слухов и сплетен о Царском Друге лишь для того, чтобы составить его «обвинительный список».
Вообще, следует помнить, что начало 1920-х гг. – время, когда решалась судьба России. И тот, кто составлял «Дневник», вряд ли делал это сугубо «из любви к искусству».
Но какова была конечная цель этой интереснейшей «заготовки»?
Не станем преждевременно искать ответа на этот вопрос. Лучше внимательно прочитаем сам текст этого «Дневника». Быть может, непредвзятое чтение поможет нам лучше разобраться и в распутинском «мифе», и в каких-то нюансах жизни главного героя «мифа»…
В конце концов, максимализм далеко не всегда является лучшим стимулом к пониманию того, что мы обыкновенно называем принципами «историзма» и «объективности», часто забывая банальные, но от этого не становящиеся менее важными, констатации: история – это прежде всего наука о человеке, а не о вещах и явлениях. Sapienti sat!
С. Л. Фирсов, доктор исторических наук, профессор
