— Сам в драки не ездишь, и не надо! — с сердцем сказал князь. Но людям не мешай. Они мою волю творят. Проклятое католическое гнездо выжгу и пепел развею.
И верно, в 1576 году по приказу князя дерманцы трижды грабили Спасово, зверски избивая и калеча жителей.
Но если приказывал князь, то на суд все же вызывали Федорова, в бесчинствах обвиняли Федорова, и отрицать на суде явную вину, опустив глаза, приходилось Федорову же.
В конце концов он не выдержал. Объявил князю, что больше в справцах ходить не может. Если хочет князь, пусть берет его в Острог для печатания книг, а нет — он воротится во Львов.
Острожский и сам видел, что печатник для роли управителя монастыря не годится.
Он освободил Федорова от обязанностей справцы и взял в свой замок.
Это было глубокой осенью 1576 года.
Тогда же Иван Федоров послал в далекий Заблудов с первой же оказией письмо Гриню. Он звал его для работы над будущей книгой. К письму были приложены деньги на дорогу.
***
Врач Мартин Сенник недоумевал и волновался. Зимой он писал в Дерманский монастырь своему талантливому другу Ивану Федорову о том, что получил предложение от ряда немецких купцов, ведущих торговлю книгами, договориться с известным и непревзойденным московским друкарем об издании сочинений Эразма Роттердамского. Через незнакомого посыльного Федоров ответил, что согласен взяться за этот труд и постарается к майской ярмарке в Кракове прибыть к Сеннику на встречу с будущими компаньонами. Согласился Федоров и поделить расходы по приглашению гостей и закупить у немцев на пятьсот злотых бумаги.
Сенник списался с купцами, и те 8 мая приехали в Краков. Федорова не было. Не поступали и деньги от него. Меж тем из вторых рук Мартин Сенник слышал, что Федоров еще перед пасхой отослал во Львов, в руки своих знакомых Власа Замочника и Сеньки-седельника какую-то сумму денег якобы для пересылки в Краков.
Решив, что кто-то хочет присвоить деньги, Мартин Сенник, который был вынужден один принимать немцев и вдобавок не хотел, чтобы расстроилось хорошее начинание, 14 мая спешно написал во Львов Власу Замочнику о дошедших до него слухах.
Мартин Сенник просил незамедлительно переправить ему в Краков шестьсот злотых.
Получив это письмо, Влас Замочник вытаращил глаза. Он и слыхом не слыхал ни о каких немцах, ни о каком Эразме, ни о каких шестистах злотых.
Влас кинулся к Ивану Бильдаге, от Бильдаги — к соседям Федорова. Сенька-седельник подтвердил, что Федоров давал ему пятьдесят злотых для пересылки в Краков, но не Сеннику, а бумажнику Лаврентию. Это была последняя часть друкарского долга. Сенька деньги не переслал еще, опасаясь появившихся в округе татар, но перешлет тотчас же.
— Да провались они, твои пятьдесят злотых! — вскипел потный Влас. Тут о шестистах речь идет! Не получал ты их?
— Ей-богу, не получал!
— И я не получал! Чего же он с меня требует?
— Ты друкарю напиши, — посоветовал Сенька. Но Влас был слишком возбужден.
— Нечего мне писать! — бушевал он. — Я не вор! Я в городской совет пойду, в суд!
Он и в самом деле заявил о письме Сенника в городском совете, а затем вызвал его во Львовский суд.
7 июня львовский городской суд слушал стороны.
Обескураженный тем, что он же предстает в качестве обвиняемого, Мартин Сенник ссылался на приход посыльного от Федорова, на слова поверенного Геллембергов, некоего Власа Герника о том, что Федоров пересылал деньги в Краков.
Влас Герник заявил, что о деньгах он слышал, по ничего Сеннику не сообщал и вообще дел с ним не имел.
Влас Замочник утверждал, что не знал Сенника вообще. То же самое сказал Сенька-седельник.
Документов у Мартина Сенника не имелось. Он прибег к последнему средству: потребовал, чтобы суд вызвал Ивана Федорова.
Заседание было прервано. Слушание дела отложили на педелю. Федорова вызвали во Львов.
***
— Что? Связался с чертями, а теперь сам не рад? — набросился на Федорова Сенька-седельник, едва печатник переступил его порог. — И нас срамишь!
— Да постой! Растолкуй, что тут творится!
— Тебе лучше знать! Это ты нечестивые книги ладил печатать со своим лекарем! Не зря тебя еретиком зовут! Нас уж не только в суд — к епископу таскали!
— Какие книги? Зачем к епископу?
— Условился ты с Сенником каких-то немцев печатать? Звали купцов немецких? Чего глаза таращишь?
Федорову было не до того, чтобы обращать внимание на грубости Сеньки. Он встревожился не на шутку.
— Никого я печатать не уславливался и никого не звал… Это Сенник наговаривает?
— Он… А ты не врешь? Как перед богом!
— Ах, собака краковская! Значит, он тебя замарать удумал!
— Да зачем ему?!
— Уж не бойся! Если марает, неспроста марает! Не без выгоды для себя! Ах, собака краковская!
Федор поднялся с лавки.
— Сенник в городе?
Собеседник насторожился:
— К чему спрашиваешь?
— Пойду к нему. Спрошу, чего хочет.
— Коли так, я в суде заявлю, что вы виделись, — предупредил Сенька. — Тебе, коли ты чист, вовсе не след к Мартину ходить. Смотри. Хуже сделаешь.
Они вместе отправились к Бильдаге. Бильдага поддержал Сеньку:
— Видеться с Мартином до суда негоже. Плохое подумать могут. Себе навредишь.
Оставшись наедине с Федоровым, Бильдага напрямик спросил:
— Были у тебя разговоры с Сенником насчет немецких книг?
— Были, — признался Федоров. — Но давно. И ни о чем не договаривались мы.
— Ну, вот что, — сказал Бильдага. Бог с ним, с Сенником. Ничего ему не будет. На худой конец сделанными на купцов расходами поплатится. А ты, Иван, послушай моего совета, отрицай начисто, что хотел немецкие книги делать… Погоди!.. Во-первых, суд прицепиться к этим словам может, и чего доброго деньги с тебя взыщут, какие Мартин просит. А во-вторых, епископ Балабан привяжется. Не любит он тебя. Епископ-то, пожалуй, пострашнее суда! И так за тобой слава еретика…
Только тут Федоров сообразил, какой поворот хотят придать случившейся нелепости. Его, православного печатника, могут опять обвинить в ереси.
Федоров побледнел.
— Дай водицы! — тихо попросил он Бильдагу. — Ишь, опять душит… Старею, знать…
Всю ночь перед судом он думал, зачем Мартин Сенник подал в суд, почему не обратился сначала к нему, не находил ответа и под конец и впрямь начал думать, что краковский врач преследует какую-то неведомую, пагубную для него, Федорова, цель.
На суд Иван Федоров пришел настороженный. Сухой поклон Сенника встревожил его еще больше. Сенник же, заметив неуверенность Федорова, возмущенный, что печатник, приехавший накануне, не счел нужным зайти к нему, заподозрил неладное.
