Ознакомительная версия.
Бывал на совещании инициативных групп в доме Акима Джемилева.
Мы собрались на сороковой день после смерти Мустафы Селимова[193], в ту ночь там собрались руководители всех инициативных групп со всего Узбекистана. Было много выступлений. Мне наиболее запомнились слова Халия Мустафаева – старого учителя из Ташкента: «Кто дрожащей рукой дает три или пять рублей, то от него эти слезные деньги не берите и плюньте ему в глаза. Ему Родина, Крым не нужен. Именно такие несознательные люди говорят, что едущие от имени народа в Москву оттуда привозят ковры и другие ценности, за счет собранных народом денег. Я – инвалид, мне 90 лет. Моя жена тоже инвалид, она слепа на оба глаза, но каждый раз мы даем по 100 рублей. В Москву ездить и требовать возвращения домой надо, чего бы это ни стоило!» Когда совещание закончилось, все 24 участника расходились по одному.
Наша инициативная группа, которой руководил Рефат Годженов, обратилась в ЦК Компартии Узбекистана к Усманходжаеву с просьбой о приеме. В морозный вечер 1987 года нас, восемь человек, принял один из заместителей Усманходжаева. Было это на третьем этаже стеклянного высотного здания ЦК. Мы высказали свои требования о том, чтобы помогли нам вернуться в Крым, что у крымских татар, кроме Крыма, другой родины нет. Нас принимал молодой русский парень лет тридцати пяти. Выслушал вежливо, каждому дал возможность выступить и сказать свое мнение. С нами соглашался, но сказал, что вопрос этот сложный и решение его в Москве. Взял наше письменное обращение и сказал, что передаст его первому секретарю, доложит о том, как прошел прием. В составе нашей делегации были Рефат Годженов, Риза Усеинов, сын и сноха Мустафы Селимова, я – Нури Халилов, сын артистки Зейнеб Люмановой – Руслан Люманов.
Нам сказали, что через неделю сообщат о принятом решении, так как завтра Усманходжаев летит в Москву и заберет с собой наше письмо.
Через неделю мы снова пришли в ЦК, нас пропустили, приняли, но сказали, что ответа пока нет. С тем мы и ушли.
Добились приема представителей крымских татар в Верховном Совете Узбекистана. Были назначены день и время приема. Собралось нас человек сорок. Начальник охраны приказал отойти от здания и ждать. Появился наряд милиции, к нам подошли два майора. Мы испугались и подумали, что нас сейчас арестуют, но майоры пригласили нас в приемную Верховного Совета. Всех посадили за отдельные столики, каждому дали по блокноту и ручку. Объявили, что нас примут заместитель председателя Верховного Совета Беккульбекова, член президиума академик Юсупов и завотделом агитации и пропаганды, фамилию которого я забыл. Его назначили на эту должность после того, как сын его предшественницы Абдуллаевой зарезал на Алайском базаре армянина.
Нас приняли вежливо, сказали, что всех выслушают, постараются помочь. Приняв от нас письмо, секретарь по пропаганде прочитал его вслух. Указал на одну ошибку. В письме было написано: «Обратно переселить нас в Крым». Вас туда никто не переселит. Пишите: «Требуем разрешения на возвращение в родные места в Крым, откуда нас депортировали». Не просите, а требуйте! Все с ним согласились.
Однажды меня нашел мой дядя Якуб Куртиев и сказал, что из Америки приехала наша односельчанка Эсма. Остановилась она у своей сестры Сафие и хочет со мной повидаться. От знакомых я уже слышал, что Эсма живет в Нью-Йорке. Кто-то даже рассказал мне ее историю. Летом 1942 года ее увезли в Германию. Работала она на аккумуляторном заводе. В 1945 году этот город освободили войска союзников. Истощенная, голодная, больная, она сидела на скамейке, не зная, что делать. Какой-то американский солдат привел ее к своему командиру, а тот помог ей уехать в Америку. Там она вышла замуж за крымского татарина, работала, создала семью. У них свой дом. Сейчас она на пенсии и приехала в Узбекистан повидать родных.
Мы с Эбзаде пришли по указанному адресу, но там сидела незнакомая русская женщина. Она сказала, что Эсма и Сафие скоро придут, предложила нам кофе. Приехала Эсма с сестрой. Мы долго разговаривали, вспоминали, расспрашивали ее о жизни в США. Она сравнивала цены на продукты в Ташкенте и Нью-Йорке, и с ее слов мы поняли, что живем не хуже. Русская женщина в разговор не вмешивалась, но внимательно слушала. Мне показалось, что она из КГБ.
На следующий день, когда я возвращался после работы домой, меня догнал знакомый казах и сказал следующее: «Нури ака, ихтиат болымыз кетинизге адам тушти»[194]. Он быстро ушел вперед, чтобы нас не видели вместе. Не сообразив, в чем дело, я сразу обернулся, но никого нигде не было.
Я не сразу понял, что за мной начали следить. Сначала в мой дом пришли из домкома, уличного комитета, махалинского[195] комитета. Они вели со мной беседы на разные темы. Стал часто мне попадаться на глаза один русский парень. Приезжал он на белых «жигулях». Пытался разговорить меня о Крыме, о национальном движении, о том, что я думаю обо всем этом. Потом подключился еще один человек. Он вызвал меня к себе в кабинет. Задавал разные вопросы, унижал наш народ, называл крымских татар предателями. Предупредил меня, чтобы я не участвовал ни в каких пикетах, не принимал участия в демонстрациях. Я очень часто встречал его то на пути на свою работу, то в другом месте. Мне сказали, что он работает в КГБ. Все это было очень неприятно.
Каждый божий день дома были разговоры о Крыме. Эбзаде ночами не спала, думала, мечтала, воображала наше возвращение. К ней присоединился шестилетний внук Дилявер. Они друг у друга отнимали газеты, карты, где было написано о Крыме. По настоянию жены и сына в феврале 1989 года я дал объявление в газету о продаже своего дома. Я делал такую попытку еще в 1988 году. Развесил на столбах объявление, но продать не смог. Просил 60 тысяч, этого должно было хватить, чтобы купить дом в Крыму, так как тогда они там были еще дешевыми.
Я подал заявление об увольнении и, как оказалось, немного поторопился. Дело в том, что я стоял в очереди на автомобиль при Кировском райисполкоме, и ровно через месяц, как я уволился, на мое имя пришло извещение о том, что я могу купить «Москвич-2141». В мое отсутствие его получил следующий по очереди.
Мы договорились с Надыром Куртиевым, сыном дядя Якуба, чтобы совместно на двух машинах выехать в Крым через Красноводск. Мы с Эльзой и сыном объездили попрощаться всех родственников в Паркенте, Янгибазаре, Чирчике, Чигирике, попрощались с соседями.
27 марта 1989 года рано утром проехали мимо ипподрома и взяли курс на Туркмению. Впереди ехал на своей «шестерке» Надыр. Он знал дорогу, так как в 1988 году ездил по ней в Волгоградскую область к родственникам жены. Дорога была свободная. Скорость давали 90–100 километров в час. Бензозаправки с обеих сторон дороги, бензина полно по всей Туркмении. На пароме переехали реку. Вечером первого дня пути остановились возле заправочного пункта. Останавливаться просто на дороге было опасно, так как боялись грабителей. На примусах приготовили себе ужин. К нам подъехали пограничники и проверили паспорта, документы на машину.
Ознакомительная версия.
