О том, как мне переводят спектакли
Как-то я была на вечере в клубе глухонемых. Обычно на таких вечерах кружки художественной самодеятельности ставят пьесы и инсценировки. В этот раз в числе других номеров ставилась инсценировка «Хорошие манеры». Мария Николаевна не только переводила разговор действующих лиц, но по возможности старалась воспроизводить их жесты и движения. Это очень помогло мне представлять происходившее на сцене. Так, например, когда человек, обучавшийся хорошим манерам, опрокинув на стол стакан с чаем, схватил свой носовой платок и начал им вытирать стол, а затем стал выжимать платок, М. Н. все это изобразила своими руками, и я смеялась вместе с другими. Приблизительно так она переводила мне всю инсценировку, и такой перевод доставил мне удовольствие.
Значительно позднее мы посетили другой вечер глухонемых в Доме Союзов. Ставили пьесу, в которой участвовали только две женщины. Они все время вели между собой разговор, а вся их игра заключалась в умении передать выражением лица и другими мимическими жестами чувства, сопровождавшие этот разговор.
Мария Николаевна переводила мне только содержание их беседы, и это не произвело на меня никакого впечатления.
Откровенно говоря, я даже не представляла себе ни сцены, ни этих двух женщин. Мне казалось, что впереди меня пустота, а М. Н. как будто рассказывает что-то скучное или торопливо читает по книге. Я начала скучать…
После вечера, когда мы с подругой делились впечатлениями об этой пьесе, она согласилась со мной, что, не видя лица артистов, она бы тоже скучала.
— Нужно было видеть их лица для того, чтобы заинтересоваться пьесой. Мимика у них была замечательная, и в этом заключался весь интерес постановки, — заметила моя подруга.
Изредка я бываю в кино. Я интересуюсь кинокартинами, но, по правде сказать, для меня лучше прослушать содержание какой-нибудь картины не во время самого сеанса, а если кто-нибудь рассказывает мне, предварительно просмотрев фильм. «Почему же это так?» — спросят у меня.
А вот почему: когда мне переводят картину во время сеанса, то обычно переводящий спешит рассказать все то, что видит в данный момент. Переводчик торопится, сам все воспринимает почти механически, да и мое внимание целиком сосредоточено на том, чтобы воспринять слова, а мысль не успевает рисовать образы персонажей, обстановку и пейзажи. Особенно трудно бывает в тех случаях, когда на экране показывают незнакомые мне вещи, т.е. такие, которые я никогда не осматривала руками: горы, моря, пустыни, незнакомых животных. Если же мне передают содержание фильма дома, рассказчик не спешит и может несколько раз повторить то, чего я не разобрала или не совсем ясно представляю.
Недавно я попала на картину «Мичурин». М. Н. переводила быстро, я не успевала четко представить образ Мичурина, его жены и других действующих лиц. Но когда М. Н. перевела мне, что на экране появился весь в цвету сад, я его представила совершенно ясно — и целый сад, и отдельные деревья; мне даже казалось на одно лишь мгновенье, что я ощутила нежный аромат цветущих фруктовых деревьев. Случилось это потому, что, когда я еще училась в Харьковской клинике, у нас работала учительница, у которой был фруктовый сад. Каждой весной я ездила к ней и самостоятельно обходила весь цветущий сад, осматривая на каждом дереве листочки и цветы. Конечно, я не представляла, насколько велик сад Мичурина; в моем представлении просто возник (как бы на некотором расстоянии от меня) огороженный сад с цветущими деревьями и благоухающими кустами роз. От одного дерева к другому переходил человек с маленькой кисточкой в руках, с ведерками и садовыми ножницами. Этот человек представлялся мне очень добрым, внимательным и серьезным стариком. К деревьям он прикасался осторожно, словно боялся, что может им повредить резким движением.
На следующий день после того, как мы смотрели фильм, М. Н. дополнила свой пересказ этой картины, благодаря чему в моем представлении возник образ доброго старика — Ивана Владимировича Мичурина.
Как я представляю то, что происходит на сцене
Иногда я хожу на какой-нибудь интересный концерт глухонемых в Доме Союзов. Эти концерты отличаются от концертов для зрячих и слышащих тем, что на них не выступают артисты — певцы, музыканты, чтецы и декламаторы.
Чаще всего программа составлена из номеров клоунов, акробатов, различных фокусников и танцовщиц.
Такие номера для меня малодоступны, а следовательно, и не особенно интересуют меня.
Мне обычно пересказывали все те фокусы, которые проделывались на сцене, и если при этом я могла следить за движениями переводчицы, тогда сцена не казалась мне пустой, я верила, что там действительно что-то происходит. Но было еще лучше, когда я сидела в первом ряду — очень близко от сцены. Тогда я ощущала топот ног во время танцев. В такие минуты мне действительно представлялись люди на сцене, но не смешные, не страшные, а самые обыкновенные.
Мне описывали фасон и цвет костюмов акробатов и танцовщиц; цвет я совсем не представляла, а фасон представляла в тех случаях, если он был хоть немного схож с каким-нибудь другим уже знакомым мне фасоном.
Помнится такой случай. Со сцены объявили, что сейчас исполнит кавказские танцы артист, одетый в национальный костюм. Такого костюма я никогда не видела, но, когда исполнитель танцев начал танцевать и я, сидя в первом ряду, ощутила бойкую дробь его ног, мне показалось, что я почти отчетливо представляю себе этого пляшущего человека. Он представился мне среднего роста (хотя мне не сказали, какого он роста), со смеющимся лицом, быстрыми, уверенными движениями. Верхнюю часть костюма я ясно не представляла, но зато мне представлялись широкие, развевающиеся во время танца рукава, а нижнюю часть костюма я представляла в виде широких шаровар. Благодаря тому что я ощущала звуки музыки (рояль) и топот ног, я представляла, как быстро, с каким увлечением плясал кавказец.
Его танец с огнем (так думала я) заразил меня: я сама была наэлектризована и была готова поклясться, что вижу танцующего, что осматриваю руками его фигуру, его чекмень с развевающимися рукавами, его разгоряченное танцем лицо, и мне казалось, что он совсем не устал, а, наоборот, широко улыбается, показывая крупные, словно выточенные зубы.
Ничего этого мне никто не говорил. Образ пляшущего артиста возник в моем представлении только потому, что я ощущала вибрации веселой музыки и бойкий, дробный топот ног.
Когда танец кончился, зал разразился бурными аплодисментами с топотом ног. Я тоже аплодировала, но ногами не топала и даже досадовала на публику за это. Вместе с другими я долго аплодировала, хотя вообще редко аплодирую… В тот вечер я получила большое удовольствие от концерта и вернулась домой в очень бодром настроении.
