Помню, я очень увлекалась этой книжечкой — зачитывалась до того, что порой совершенно забывала о том, где я нахожусь.
Когда же кто-нибудь подходил и прикасался ко мне, я вскрикивала, вскакивала со стула, воображая, что ко мне подползла ядовитая змея (когда-то я осматривала чучело гадюки, но для того, чтобы представить себе, например, очковую змею или удава, я мысленно увеличивала размеры гадюки, представляя, что она двигается, тихо подползая ко мне).
Боялась я в эти минуты не только змей, но и лиан… Во второй части книжки описывались большие и маленькие подземные пещеры со сталактитами и сталагмитами.
Вначале мне очень трудно было разобраться, что такое сталактиты и сталагмиты, еще труднее было представить их, но все это было чрезвычайно увлекательно. Для того чтобы представить себе сталактиты и сталагмиты, я представляла то маленькие, то большие ледяные сосульки, мысленно ставя их на землю или «подвешивая» к потолку.
В книге описывались огромные глетчеры — целые подземные дворцы, украшенные сверкающим льдом. И несмотря на то, что слово «сверкающий» для меня чисто абстрактное понятие, в моем представлении оно тождественно чему-то очень красивому.
Почти до самозабвения увлекалась я красивым описанием и собственным представлением сталактитов и сталагмитов. В разгаре чтения (помнится, что я тогда сидела у окна в столовой) я встала со стула и начала руками осматривать окно, простенок между окнами и буфет, воображая, что нахожусь в глетчере и отыскиваю ледяные украшения.
Был чудный майский вечер. Я вышла на крыльцо, чтобы узнать, можно ли выйти с книгой и почитать на воздухе. Было так хорошо, что я немедленно вынесла книгу и уселась читать. В воздухе остро пахло молодой зеленью и вечерней свежестью.
Я читала серьезную книгу, но сосредоточиться на ней не могла: отвлекал насыщенный различными запахами легкий ветерок. Я перестала читать и задумалась. Меня охватило такое состояние, когда хочется что-то припомнить или представить, но еще не знаешь, что именно, и мучительно думаешь: «Что же это такое?» И вот сначала мне стало представляться что-то неопределенное — лишь неясные образы и отдельные слова, над которыми я думала некоторое время. Постепенно стало казаться, что моя рука прикасается к холодной поверхности большого медного колокола, — и вдруг так ясно представился весь этот колокол… Он медленно проплыл перед моим умственным взором, а на его месте появилось раскрытое окно, и у окна молчаливая женщина… «Да что же это такое?.. — недоумевала я. — Ах, да! Александр Блок!»
И мне представилось, что по пустынному полю, где уже мелькают в густой траве полевые цветы, идет одинокий человек. Он уходит все дальше и дальше… Наконец, я вспоминаю отрывок: «Облаков розоватых волокна»…
И только после этого я последовательно представила всю ту картину — без звуков и красок, а лишь в тактильных образах, — которую могут нарисовать следующие стихи Блока:
Слышу колокол. В поле весна.
Ты раскрыла веселые окна.
День смеялся и гас. Ты следила одна
Облаков розоватых волокна.
Вот почему мне представились колокол, раскрытое окно и женщина у окна. А идущего по полю человека я представила потому, что стихи кончаются следующими строками:
Ухожу в розовеющий лес,
Ты забудешь меня, как простила.
Гуляя по улице с подругой и ее матерью, я попросила их зайти со мной в магазин, но когда мы оказались там, я уже забыла название того, что хотела купить, — минут пять стояла и сосредоточенно думала. Сначала мне представилась небольшая твердая пачка, которую я мысленно распечатала и развернула бумагу. Представились маленькие предметы в виде продолговатых, узких и тонких дощечек. Мучительно вертелось в памяти слово, я ясно как будто ощупывала пальцами буквы, из которых оно состоит, знала даже, что это слово состоит из пяти букв, но вспомнить его мне мешали эти тоненькие дощечки. А между тем подруга несколько раз спрашивала, что же мне купить.
— Подожди, подожди, я сейчас это слово вспомню… вот оно вертится!
— Что это с тобой? Что у тебя там вертится?
— Вот сейчас… Ну, как же это? Ах! Вспомнила! Вафли!
Вспомнила же я потому, что мне представилась прежде всего буква «ф», затем слог «фли» и, наконец, все слово «вафли».
Такие случаи, когда я забываю название предмета или заглавие какой-либо книги, нередки. Когда я стараюсь вспомнить название предметов, то сначала мне представляется ряд смешанных предметов, — сразу нескольких предметов, затем из их числа выступают контуры одного неопределенного предмета, наконец, я мысленно осязаю целый предмет и тогда уже припоминаю его название. Если же я забываю название какой-либо книги, мне вспоминаются или отдельные эпизоды из этой книги, или фамилии героев, или какая-нибудь одна, особенно поразившая меня фраза.
Так, например, однажды я хотела вспомнить название произведения Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Сначала мне представилась рыба, потом отвратительный Иудушка, его несчастные племянницы-актрисы, еще несколько эпизодов из этой книги, и я, наконец, вспомнила ее название.
Когда мне читали по азбуке глухонемых «зрячую» книгу «Всадник без головы», то рассказали картинку из этой книги.
Спустя некоторое время я хотела вспомнить название этого произведения, но сначала мне представилось содержание картинки: по степи идет лошадь, а на ней верхом сидит человек без головы.
Было это 22 июля. Когда М. Н. потянула за сигнальную веревочку, я узнала ее и, не спеша, пошла открывать дверь, представляя при этом, что вот она войдет, мы молча пожмем друг другу руки и только через несколько секунд заговорим — так обычно бывало. Но на этот раз, войдя в комнату, М. Н. не только пожала мне руку, но и поцеловала меня.
— Будьте здоровы и счастливы! — сказала она. Я немного растерялась.
— Что случилось? Может быть, у вас дома произошло что-нибудь хорошее?
— Нет, ничего не произошло.
— Но в чем же дело?
Мы сели на тахту, и М. Н. вручила мне сверток. Я развернула его, в бумаге оказалась большая пудреница, на крышечке которой была какая-то фигурка. Все это еще больше озадачило меня.
— Да скажите же, в чем дело! Я ничего не понимаю.
— Как не понимаете? — в свою очередь удивилась М. Н.
— Не понимаю, и все.
— Сегодня ваш день рождения.
