могла бы заставить меня беспокоиться. Но с того дня, как Маккейн выбрал ее, и на протяжении всего периода Пэйлин-мании, я был уверен, что это решение не пойдет ему на пользу. При всех перформативных дарованиях Пэйлин, самой важной квалификацией вице-президента была способность, в случае необходимости, взять на себя обязанности президента. Учитывая возраст Джона и историю меланомы, это было не праздное беспокойство. Как только Сара Пэйлин оказалась в центре внимания, стало совершенно ясно, что практически по всем вопросам, касающимся управления страной, она не имеет ни малейшего представления о том, о чем, черт возьми, говорит. Финансовая система. Верховный суд. Российское вторжение в Грузию. Не имело значения, о чем шла речь и в какой форме задавался вопрос — губернатор Аляски выглядела потерянной, нанизывая слова на нитку, как ребенок, пытающийся блефом пройти тест, к которому она не готовилась.
Выдвижение Пэйлин вызывало беспокойство на более глубоком уровне. Я с самого начала заметил, что ее непоследовательность не имела значения для подавляющего большинства республиканцев; на самом деле, каждый раз, когда она падала духом под вопросами журналиста, они, казалось, рассматривали это как доказательство либерального заговора. Я был еще больше удивлен, когда увидел, как видные консерваторы — включая тех, кто целый год считал меня неопытным и кто десятилетиями осуждал позитивные действия, эрозию интеллектуальных стандартов и унижение западной культуры руками мультикультуралистов — вдруг стали поддерживать Пэйлин, завязывая себя в узлы, пытаясь убедить общественность в том, что для кандидата в вице-президенты необходимость базовых знаний о внешней политике или функциях федерального правительства на самом деле переоценена. Сара Пэйлин, как и Рейган, обладала "хорошими инстинктами", говорили они, и после того, как она будет назначена на этот пост, она вживется в работу.
Конечно, это был знак грядущих событий, более широкой и мрачной реальности, в которой партийная принадлежность и политическая целесообразность угрожали перечеркнуть все — ваши прежние позиции, ваши заявленные принципы, даже то, что ваши собственные чувства, ваши глаза и уши, говорили вам, что это правда.
В 1993 году мы с Мишель купили наш первый дом в кондоминиуме в Гайд-парке под названием East View Park. Это было прекрасное место, напротив Промонтори-Пойнт и озера Мичиган, с кизилами во внутреннем дворе, которые каждую весну расцветали ярко-розовым цветом. Квартира с тремя спальнями, расположенная спереди назад, как вагон, не была большой, но в ней были деревянные полы, приличное освещение и нормальная столовая со шкафами из орехового дерева. По сравнению со вторым этажом дома моей свекрови, где мы жили в целях экономии, она казалась совершенно роскошной, и мы обставили ее так, как позволял бюджет, используя диваны Crate & Barrel, лампы Ace Hardware и столы с распродажи.
Рядом с кухней находился небольшой кабинет, где я работал по вечерам. Мишель называла его "дырой", потому что он всегда был завален стопками книг, журналов, газет, юридическими записками, которые я писала, и экзаменами, которые я сдавала. Каждый месяц или около того, когда я не могла найти что-то нужное, я убирала "дыру" в часовом безумии, и я чувствовала себя очень гордой собой в течение трех дней или около того, когда книги, бумаги и прочий беспорядок снова появлялись, как сорняки. Дыра" также была единственной комнатой в квартире, где я курила, хотя после рождения девочек я вынесла свою пагубную привычку на улицу, на немного шаткое заднее крыльцо, где иногда перебивала семьи енотов, рыскавших в наших мусорных баках.
Дети изменили наш дом самыми разными способами. На углах столов появились пенопластовые прокладки для защиты от детей. Столовая постепенно превратилась не столько в столовую, сколько в хранилище манежей, ярких разноцветных ковриков и игрушек, на которые я наступала по меньшей мере раз в день. Но вместо того, чтобы чувствовать себя тесной, скромные размеры квартиры только усиливали радость и шум нашей молодой семьи: плескание в ванной, визг на вечеринках по случаю дня рождения, звуки Motown или сальсы из бумбокса на камине, когда я вертела девочек на руках. И хотя мы замечали, что друзья нашего возраста покупают большие дома в более благополучных районах, единственный раз идея о нашем переезде возникла летом, когда одна мышь или две (мы не могли точно сказать) неоднократно пробегали по длинному коридору. Я решил проблему ремонтом половицы на кухне, но только после того, как — с удивительной глупостью и ухмылкой мудреца на лице — оспорил мнение, что две мыши действительно считаются "нашествием", а Мишель в ответ пригрозила уехать с девочками.
Мы заплатили за квартиру 277 500 долларов, с 40-процентным первоначальным взносом (благодаря помощи Тота) и тридцатилетней фиксированной ипотекой. На бумаге наши доходы должны были вполне обеспечивать ежемесячные выплаты. Но по мере взросления Малии и Саши расходы на уход за детьми, школьные взносы и летние лагеря росли, а основная сумма долга по кредитам на колледж и юридический факультет, казалось, не уменьшалась. Денег постоянно не хватало, остатки на кредитных картах росли, сбережений было мало. Поэтому, когда Марти предложил нам рассмотреть возможность рефинансирования нашей ипотеки, чтобы воспользоваться преимуществами более низких процентных ставок, я на следующий день позвонил в ближайший офис ипотечного брокера.
Брокер, энергичный молодой человек со стрижкой, подтвердил, что рефинансирование позволит нам сэкономить около сотни баксов в месяц. Но поскольку цены на жилье взлетели до небес, он спросил, не рассматривали ли мы возможность использовать часть нашего капитала, чтобы получить некоторую сумму наличными. Он сказал, что это обычное дело, просто нужно поработать с его оценщиком. Сначала я был настроен скептически, слыша в ушах рассудительный голос Тота, но когда я подсчитал цифры и прикинул, что мы сэкономим, погасив долг по кредитной карте, логику брокера было трудно оспорить. Ни оценщик, ни брокер не удосужились осмотреть наш дом, я предоставил только квитанции об оплате за три месяца и несколько банковских выписок, подписал несколько бумаг и вышел из офиса брокера с чеком на 40 000 долларов и смутным ощущением, что мне только что удалось что-то урвать.
Так было в начале 2000-х — золотая лихорадка в сфере недвижимости. В Чикаго, казалось, новые проекты появлялись за одну ночь. Цены на жилье росли невиданными темпами, процентные ставки были низкими, а некоторые кредиторы требовали всего 10 или 5 процентов или даже вообще не требовали денег для покупки,
