Пройдя через годы военных испытаний, уже будучи начальником Главного штаба Кавказской армии, Д. Милютин смог наконец применить свои представления о том, как следовало разрешать подобные ситуации. Милютин был сторонником осмысленной и дальновидной политики в отношении горских народов. Он полагал необходимым привлекать на свою сторону горцев, признавая их гражданские права, уважая их верования и традиции, способствуя их просвещению и вводя цивилизованные начала в уклад местной жизни. По его мнению, полное умиротворение могло наступить тогда, когда горцы сумели бы понять и признать преимущества добрых отношений с могущественным северным соседом. Организация медицинской помощи, введение новых приемов и методов хозяйствования, строительство дорог и мостов должны были серьезно облегчить жизнь местного населения. «Горцы должны быть убеждены, что Россия так могущественна и велика, что не имеет никаких притязаний на их ничтожное достояние», — писал Милютин[100]. Его идеи были настолько конструктивны, что именно их продвижение внесло перелом в ход войны. При его непосредственном участии была реорганизована система военно-административного руководства армией, разработан план военных операций, приведший в 1859 году к пленению Шамиля.
Человек разносторонних знаний и интересов, Милютин проявил себя как литератор, публицист, ученый-историк, военный организатор, стратег в сфере военного строительства и государственной политики. С начала шестидесятых годов Милютин активно включается в осуществление реформаторских намерений Александра II. На протяжении двадцати лет он оставался одной из стержневых фигур в продвижении идей обновления России. Его влияние проявлялось не только в военной сфере, но и во многих других областях административно-государственной деятельности. Его голос имел особый вес при решении судьбы реформ. Он был последовательным сторонником отмены телесных наказаний; выступал за демократизацию деятельности местных органов самоуправления — земств и наделение их реальными правами; настаивал на необходимости освобождения местных органов власти от сословных привилегий, в том числе при выборе лидеров; он последовательно поддерживал основы судебной реформы, перенес опыт гласного и независимого суда в систему военного судопроизводства. Милютин выступал против передачи функций цензуры Министерству внутренних дел, полагая более полезным создание отдельного коллегиального и самостоятельного государственного органа по делам печати.
И все же его талант организатора и государственного деятеля проявился главным образом при преобразовании и обновлении доктрины строительства российской армии. Он делал все для того, чтобы в армейской среде прививались идеи гражданского общества: гуманное отношение к личности солдата, улучшение его быта, медицинское обслуживание, обучение грамоте, сокращение срока службы (на первых порах с 25 до 16 лет).
Милютин настаивал на необходимости организовать армейское дело так и таким образом, чтобы общество наиболее рационально тратило свои интеллектуальные, материальные, людские ресурсы, а укрепление обороноспособности не разрушало, а напротив, упрочивало устои государства, не обременяя его непосильными затратами. Реформирование армии шло трудно, но не отставало от социально-экономических преобразований. Реорганизация военного управления и создание военных округов — первый этап этой работы.
Цель этого преобразования, по мысли Милютина, состояла в том, «чтобы привести все здание в стройный вид и упростить весь сложный механизм его, а для этого признано было полезным слить вместе части однородных по кругу действий и уничтожить лишние наросты, которые в течение времени образовались более или менее случайно, без всякого плана»[101].
Военное образование Милютин сделал непременным условием получения офицерского звания. Кадетские корпуса, славившиеся муштрой и шагистикой, были по его проекту заменены военными гимназиями, которые стали ориентироваться в первую очередь на интеллектуальное развитие обучающихся. Тогда же были созданы и военные училища, где выпускники гимназий могли получить высшее образование. Обязательным для офицера нового типа становилось знание не только специальных предметов, но и нескольких иностранных языков, литературы, истории, естественных наук. При этом дворянство утратило монополию на формирование офицерского корпуса из своих представителей. С шестидесятых годов в юнкерские и некоторые военные училища начали принимать представителей других сословий, в том числе крестьянского.
Таким образом, военные преобразования эпохи Александра II должны были создать четкий, отлаженный армейский механизм, управляемый компетентными, высокообразованными, ответственными лицами. Современная либеральная пресса называет реформы Малютина «первой и, к сожалению, последней попыткой построить российский офицерский корпус в соответствии с принципами военного профессионализма»[102].
По оценкам обществоведов того времени, в России преобладали «ленивые, робкие и рутинные умы». При рассмотрении проблем сложных и серьезных всегда находилось немало людей, которые высказывали всевозможные опасения, указывая на незрелость русского народа и его неподготовленность к переменам. Им вторили другие, усердно доказывая, что «все хорошее должно быть своевременно». Когда дело касалось европейского опыта, появлялись и те, кто требовал блюсти «национальную самобытность». Расхожими и весьма популярными в повседневном обиходе были обвинения в «слепом заимствовании и подражании западным формам».
Энергии и талантливости тех, кто был предан реформам, не всегда хватало. Отстоять принципиальную точку зрения удавалось далеко не всегда. Но стоит ли упрекать кого-то в том, что приходилось идти на компромиссы и уступки, порой весьма и весьма существенные? Необходимо понимать: идеи, мысли, предложения, которые были положены в основу государственных решений, еще не так давно были немыслимы — за них легко можно было угодить в тюрьму или на каторгу, прослыть «красным» или быть признанным сумасшедшим. И тем не менее эти люди продолжали действовать, понимая, что реформаторская линия в высших эшелонах российского руководства в любой момент может быть прервана, что необходимо в меру сил и возможностей использовать «реформаторский порыв» Александра II. Их старания, помимо прочего, были направлены на то, чтобы укреплять либеральный дух, всячески поддерживать устремления императора к преобразованиям. На постоянную угрозу остановки реформ или противодействия им указывало немало обстоятельств, и прежде всего поведение консервативного большинства — не отброшенного, но лишь на время оттесненного от престола. Сопротивление в явной форме проявляло себя уже в первые годы реформаторского подъема, когда в ходе продвижения тех или иных законопроектов через Государственный совет их авторы оказывались в меньшинстве. Лишь упорство Александра II и оставляемое за ним право на окончательное решение не позволяли провалить дело.
