Он прочитал Августе это стихотворение и грустно повторил:
Наша жизнь, что былой не была…
Это было похоже на прощание.
Через некоторое время Есенин прислал Миклашевской экземпляр сборника «Москва кабацкая» с автографом: «Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, выраженными здесь». В сборнике были напечатаны семь стихотворений, объединенных в цикл «Любовь хулигана» с посвящением Миклашевской.
Их встречи происходили все реже и носили все более нервический характер.
Так случилось и 3 октября 1924 года. Миклашевскую разбудили в восемь утра — пришел Есенин. Он стоял перед ней бледный, похудевший.
— Сегодня день моего рождения. Вспомнил этот день прошлого года и пришел к вам… поздравить. Меня посылают в Италию. Поедемте со мной. Я поеду, если вы поедете.
Вид у него был измученный, больной. Голос — хриплый.
Они шли по улице и выглядели совершенно нелепо. У него на затылке цилиндр (очевидно, по случаю дня рождения), на одной руке лайковая перчатка. Августа с непокрытой головой, в пальто, накинутом поверх халата, и в туфлях на босу ногу. Однако Есенин перехитрил Миклашевскую — довел до цветочного магазина, купил огромную корзину хризантем и отвез домой.
Августа Леонидовна вспоминала еще об одной встрече — одной из последних. Есенин заехал за ней и повез куда-то на окраину Москвы, в чей-то дом с низким потолком и небольшими окнами. Посреди комнаты стоял стол, на нем самовар. Есенин стал около стола и начал читать свою последнюю поэму «Черный человек».
Августа вспоминала: «Он всегда хорошо читал свои стихи, но в этот раз было даже страшно. Он читал так, будто нас никого не было и как будто черный человек находился здесь, в комнате».
А дальше в мемуарах Миклашевской следует горькое признание:
«Я видела, как ему трудно, плохо, как он одинок. Понимала, что виновата и я, и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Он тянулся к нам. С ним было трудно, и мы отходили в сторону, оставляя его одного».
Впрочем, объективная и честная женщина Августа Миклашевская сама поправляла себя и напоминала о Гале Бениславской, о ее бескорыстной, самоотверженной любви к Есенину.
Августа Леонидовна приводит такой примечательный эпизод. Как-то вечером к ней завалился Есенин с поэтом Иваном Приблудным, который тут же плюхнулся на диван и захрапел.
А Есенин был очень возбужден и пытался разбудить Приблудного:
— Как ты можешь спать, когда у нее такая бледность?
Рассказывая об этом вечере, Августа приводит такую характерную деталь: Есенин то и дело подбегал к двери и неожиданно распахивал ее — ему все время мерещилось, что кто-то подслушивает его под дверью.
Миклашевская позвонила Гале Бениславской и попросила ее приехать. Галя не заставила себя долго ждать.
Есенин понимал, что Бениславская приехала забирать его, и разволновался еще больше. Он старался сделать Гале больно, задеть ее самое ранимое место.
— Я знаю, — говорил он, — ты мне лучший друг, но ты мне не нужна.
Галя все так же сдержанно улыбалась, она, в свою очередь, знала его уязвимые места.
— Сергей Александрович, — сказала она, — вы сейчас очень некрасивый.
Есенин сразу затих, подошел к зеркалу и стал причесываться.
Галя помогла ему надеть шубу и увезла его.
«Каждый раз, — писала Августа Леонидовна, — встречаясь с Галей, я восхищалась ее внутренней силой, душевной красотой. Поражала ее огромная любовь к Есенину, которая могла так много вынести, если это было нужно ему».
В последний раз Августа Миклашевская видела Есенина в ноябре 1925 года. Ее сын болел, она сидела возле его кроватки и читала ему вслух. В комнату вошел Есенин и, увидев эту мизансцену, тихонько подошел и прошептал:
— Я не буду мешать.
Сел в кресло и долго молчал, не шевелясь, потом встал и подошел к ней.
— Это все — что мне нужно, — загадочно произнес он шепотом и пошел к дверям.
Взялся за ручку двери и задержался.
— Я ложусь в больницу, — сказал он. — Приходите ко мне.
Миклашевская ни разу не навестила Есенина в больнице — не хотела сталкиваться там с Софьей Андреевной Толстой. А потом врач, лечивший Есенина, сказал ей, что к Сергею Александровичу никто не приходил.
А все дело было в том, что, когда Есенин женился на Софье Андреевне Толстой, Галя Бениславская, оскорбленная в своих лучших чувствах, устранилась и уехала из Москвы.
Глава XIII
КАВКАЗСКАЯ ИНТЕРМЕДИЯ
Кавказ издавна волновал воображение Есенина. Ведь с Кавказом были связаны самые славные имена русской поэзии — Грибоедова, Пушкина, Лермонтова. Есенину, который всем своим существом ощущал себя наследником и продолжателем великих русских поэтов, казалось крайне важным и в этом последовать их примеру — поехать на Кавказ.
А тут еще и повод подвернулся — знакомство с Петром Чагиным и приглашение от него приехать в Баку, а оттуда, быть может, совершить и путешествие в Персию. Проехать теми дорогами, по которым стучали колеса кибитки Пушкина, когда он ехал в Арзрум, представить себе то место, где Пушкин на дороге встретил телегу с гробом Грибоедова. От одной этой мысли мороз по коже пробегал. А сколько прекрасных стихотворений родилось здесь! Нет, он должен припасть к камням этого замечательного края, прикоснуться мыслями к этому источнику вдохновения, который питал творчество его великих предшественников.
Чего стоит, например, стихотворение:
На холмах Грузии лежит ночная мгла,
Шумит Арагва предо мной.
Мне грустно и светло, печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою…
Да за такие строчки душу можно дьяволу продать!
Не случайно в первом же стихотворении, написанном на Кавказе, Есенин обращается к теням своих великих поэтических предков:
…Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.
…И Грибоедов здесь зарыт
Как наша дань персидской хмари,
В подножии большой горы
Он спит под плач зурны и тари.
А далее Есенин естественно и легко перекидывает мостик к своим личным переживаниям и думам, которые повлекли его на Кавказ:
А ныне я в твою безгладь
Пришел, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!
Мне все равно! Я полон дум
О них, ушедших и великих.
Их исцелял гортанный шум
Твоих долин и речек диких.
Они бежали от врагов
И от друзей сюда бежали,
Чтоб только слышать звон шагов
Да видеть с гор глухие дали.
И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой,
Зане созрел во мне поэт
С большой эпическою темой.
И вот так, без всякой видимой причины, Есенин в начале сентября сорвался из Москвы и уехал в Баку. Кроме всего прочего, этот отъезд был безусловно вызван беспокойством и бездомностью, которые уже начинали тяготить Есенина. И, как прямо заявлял Есенин в процитированном стихотворении, им двигало желание распроститься с богемой.
