Ознакомительная версия.
Всякий раз, когда я бывал у магазинов или у работ, мне там непременно встречались два лица, которые этим самым обратили на себя мое внимание. Это были заводской полицеймейстер Брезгун[392] и заводской механик Зехов,[393] женатый на сестре Брезгуна. Последний пользовался особенной доверенностью Штадена, устроил у него завод, и все, что относится до строительной и механической части в деревне, возводилось под его наблюдением. Нетрудно было догадаться, что за мной присматривают. Нисколько этим не стесняясь, я продолжал поверку отпусков и назначение рабочих внимательно, избегая, однако ж, излишней строгости, и, если где находил излишек или недостаток, исправлял все с кротостью. Командир завода после отъезда Штадена, дней через пять, ознакомясь со мной ближе, стал обходиться дружески, отдался совершенно на мои правила и заботливость, и эти отношения между нами продолжались до конца моей службы на заводе, около 4,5 лет…
Несколько времени спустя по вступлении моем в должность Штаден встретил меня словами:
– Прости ты меня, Жиркевич, что я, не зная тебя совершенно, огорчил при встрече на заводе! Сознаюсь! Бог дал мне клад и настоящего помощника. До этого времени я один заведовал заводом, но за всем уследить не могу, – да и не на моей обязанности прямо все лежит, Александр (Философов) не большой хлопотун! А потому все передаю тебе, и власть и хлопоты, – выручай нас обоих!
С этой минуты все заботы и распоряжения по заводу пошли через меня, и в 4,5 года заводское начальство не получило ни одного выговора, ни одного замечания, кроме благодарности за скорое и успешное выполнение всех делаемых нарядов и отправок оружия по назначениям. Но увы! И здесь я должен повторить, что многие не видят того, что делается за кулисами.
Прожил я уже около двух месяцев на заводе, как в одно утро входит ко мне главный смотритель магазинов 5-го класса Посников,[394] старик лет восьмидесяти, но не по летам еще крепкий, бодрый и самой строгой нравственности, с которым я познакомился еще года за четыре до моего назначения сюда. Поздоровавшись по обыкновению, он мне объявил, что из магазина назначено в отпуск проданное с публичного торгу оружейнику Маликову[395] (оружейному голове) 10 тыс. пудов негодного, ломаного, в кусках железа и что на первый раз общее число Штаден приказал отпустить ему цельного в полосах 2500 пудов – то как я прикажу сделать?..
Мне показалось, что я хорошо не вслушался в слова Посникова, и просил его вновь повторить то, что он мне передавал, и затем, дав ему окончить, заметил:
– Железо в лому, негодное, продано по 1 р. 50 к. пуд, а полосовое казне стоит 3 р. 50 к., и оно с торгов не продавалось, то поэтому отпустите только то, какое вам предписано, т. е. в кусках, негодное. – Посников вышел от меня с неудовольствием.
Дня через четыре, Философов живший все лето в деревне в двадцати пяти верстах от Тулы, приехал на завод и, вызвав меня из правления, пригласил прогуляться с ним по набережной, говоря, что, давно меня не видав, хотел бы немного со мной побеседовать. Поговорив очень много о городских новостях, но весьма мало о заводе, он, прощаясь уже со мной, чтобы ехать, приостановился, как будто что-то вспомнил, и сказал:
– Да, вот что, любезный Иван Степанович! Скажи, пожалуйста, что это мы хотим ссориться с Штаденом? Мне Посников говорил, что ты Маликову не даешь железа?
– Железо я даю, но в кусках, а не полосовое, – отвечал я. – Я не понимаю, что значит этот подсыл Посникова ко мне? Думаю, что это испытание! Пусть испытывают – я всегда готов к этому.
– Э, братец! – заметил Философов. – Какое испытание. Этот порядок ведется здесь с искони, для того и железо обращается в брак! А то всякое железо как железо. Если худо, то худо все, а не кусок от полосы, а если хорошо с одного конца полосы, то, верно, и другой конец такой же! Мой совет тебе, Иван Степанович, не ссорься с Штаденом, впрочем, делай как знаешь. Я себе не беру ничего, и мне с тобой ссориться не за что.
Через несколько дней после свидания моего с Философовым, Штаден по случаю своего рождения прислал из деревни карету и письмо, в котором просил мена приехать к нему со всем моим семейством на неделю. По приезде к нему оказал мне и всему семейству истинное радушие и хлебосольство хозяина. В этом отношении он мог служить образцом для каждого! Отпуская же обратно в город, он пригласил меня в свой кабинет и там прямо, без всякого предисловия начал:
– Ты, брат, умная голова и с тобой нечего церемониться! Что ты не берешь ничего, мы это все знаем! Но позволь сказать тебе откровенно, в этом отношении ты поступаешь нерассудительно! Что ты нажил и что ты думаешь нажить этим? Врагов! Их у тебя уже довольно. Более ничего не наживешь. Вот я о себе скажу: я живу местом; менее тысячи мне никто не даст, а кто дает тысячу – я всегда принимаю с благодарностью, и это не называется руки марать! Но теперь дело не в том. Мне Философов говорил, что ты затрудняешься отпустить Маликову вместо кусков полосовое железо? Я расскажу тебе, в чем заключается обстоятельство и почему я приказал отпустить последнего: лет 8 тому назад один вахтер, избранный из оружейников, бедный, но честный человек, стал сдавать другому железо, которого оказалось в недостатке до 16 тысяч пудов. Отчего это случилось, от растраты или беспечности, этого не открылось! Правда, что вахтер, прежде бедный человек, начал поживать роскошно; а потому, когда открылся (в железе) недостаток, это ему даром не прошло. Но ты знаешь заводское положение: «За все недостатки отвечает общество!» Заплатить около 70 тысяч рублей нелегко, а если бы это обнаружилось, то командиру и мне было тоже не очень хорошо. Вот мы, посоветовавшись между собой, как пособить этому горю, решили следующим: показывать побольше железа в лом, негодного, и при продаже оного, делая отпуск цельным, последнее продавать по иной цене и прибылью против публичной продажи заменять недостаток. Железо в лому куплено Маликовым не для себя, а собственно с этой целью. Помоги нашему горю! Я велел Маликову явиться к тебе и лично все объяснить.
– Маликова не присылайте ко мне, – отвечал я, – а не то я буду обязан арестовать его; мне достаточно того, что вы объяснили здесь. Я две недели буду болен и не буду присутствовать, и тогда распоряжайтесь без меня как угодно…
На основании заводского положения железо отпускалось оружейникам по расчислению и ломалось самими мастерами на арсенальном дворе, у магазинов, на куски в той соразмерности, как оно назначено в дело, и очень часто из одной полосы, имевшей длины 2 аршина, выламывали два или три куска, признанных годными для стволов, а пять или шесть кусков обращалось в брак, потому что в изломе оказывалась или неровность, или между искрами пятна. Дабы положительно увериться в этом ложном и обманчивом лишь для видов занятии, не объявляя причин, я приказал по собственному моему выбору приносить к себе признанное годным и негодным в кусках железо и по прошествии некоторого времени, впрочем довольно продолжительного, так месяца четыре или пять спустя операции, все «негодное» железо отдавал в плющильную машину для сплющения на стволы, а потом, смешав с прочими, приказывал отпускать мастерам для дела. Никто этого не знал, не замечал, и дело шло своим порядком. Боже мой, сколько средств и благовидных предлогов обкрадывать государство, но боже упаси открыть зло… Кроме «врагов» не наживешь ничего!
Ознакомительная версия.
