…В самом начале Отечественной войны Театр сатиры гастролировал в Минске. Рано-рано утром в номер к Павлу Николаевичу буквально вломился бледный Владимир Яковлевич Хенкин – великий комедийный артист и трагическим шепотом произнес:
– Пашка, слышишь, Минск бомбят!
Облаченный в халат, величественный «Пашка» после малюсенькой паузы ответил:
– Золотой мой, ну что я могу сделать?!
На старости лет мастеру было категорически запрещено употреблять спиртное! Ни грамма! Самая маленькая рюмочка даже легкого сухого вина могла для него обернуться катастрофой. Но посидеть час-другой после спектакля в ресторане Дома актера, в кругу друзей – только посидеть! – он очень любил. Однажды он пригласил с собой молодого актера Юру Хлопецкого, который не был осведомлен о состоянии здоровья Павла Николаевича и о «трагическом запрете»… Поль заказал водки, маслины, тарталетки с печеночкой и жареным лучком, налил Хлопецкому «огненной», а себе – минеральной водички… Чокнулись…
– Ну, Юрочка, будьте здоровы! Только, пожалуйста, медленно, медленно-о-о-о-медленно-о-о-о пейте… Так-так-так. Хорошо! Закусывать не торопитесь! Не торопитесь! Посидите немножко… Подождем… подождем… так… так… Ну что? Захорошило?
– Да… немножко…
– Вот и хорошо… Возьмите, пожалуйста, одну маслиночку… одну… одну… Во-о-… И пожалуйста, косточку проглотите… Это единственная косточка, которая растворяется в желудке, даже лечит разного рода болезни… Даже язву… Та-ак… Ну посидим… Отдохнем немножко…
Минут пятнадцать пролетели в полном безмолвии… Хлопецкий в недоумении… полном…
– Ну что, Юрочка? По-моему, пора! – Поль выливает в фужер Хлопецкого оставшуюся водочку, а в свой – опять водички… – Умоляю, не торопитесь! Не торопитесь, пожалуйста! И ради Бога, не запивайте водой… Эх… хорошо… кхе-кхе-кхе… Эх! Теперь сразу маслиночку… И немножко печеночки… маслица, маслица, лучку… так… Хорошо! Хорошо! Запивать не нужно… не нужно… не нужно… Теперь посидим, поговорим…
Поговорили минут тридцать о театре, о банкетах, о здоровье…
– Ну что ж, – говорит Поль, – можно идти домой. Встают из-за стола. Хлопецкий совершенно трезвый! Павел Николаевич сильно охмелевший!
Старожилы поговаривали о том, что Поль очень напоминал знаменитого артиста императорского Малого театра Федора Горева, совершившего ко всему еще и как бы педагогический, истинно христианский подвиг: он воспитал в своей семье одаренного еврейского мальчика-сироту и, дав ему всестороннее образование, подарил русской культуре одного из лучших дирижеров страны – Юрия Федоровича Файера…
Для полного сходства двух мастеров сцены в биографии Поля не хватало факта воспитания еврейского мальчика, а Гореву необходимо было бы иметь модную для того времени фамилию-псевдоним… Скажем, Федор Горио!
Петр Мартынович Алейников
Он был человеком, которого в зоопарке лизнул (поцеловал, значит) волк!
Он был очень любим народом. Никто другой не пользовался такой популярностью, как он, – никто! Желание людей увидеть его у себя дома за столом (если бы только дома!), широкие русские угощения и возлияния надломили раньше времени его могучее здоровье.
Он был удивительно богато Богом одаренный человек с гипнотической силой обаяния! Его манере говорить с истинно русской мелодикой многие его коллеги, находясь под его влиянием (сами за собой и не замечая этого), явно подражали.
Не все ладно было в его жизни, дома. Мне кажется, что такому человеку всецело принадлежать только семье – ну просто невозможно. Да и, может быть, несправедливо: ведь он, говоря избитыми словами, «принадлежал народу». Люди хотели приблизиться к нему, увидеть его покоряющую всех, знаменитую, добрейшую и неповторимую улыбку!
И если за доброту его поцеловал волк, то люди официальные за то, что он был равнодушен к «великой партии», проводили этого гениального артиста на небеса без наград, без званий (слава Богу, он сам был наградой людям!) и еле-еле, под нажимом друзей, особенно Бориса Андреева, дали согласие похоронить его на Новодевичьем кладбище. И… забыли. Бог с ними, он не им принадлежит.
Но те, кто работал с ним, кто способен объективно разбираться в людях – тем более в людях могучего таланта, – никогда не смогут вычеркнуть его из своей памяти. Поэтому я – с искренним преклонением перед его личностью, с глубоким восхищением перед его талантом – решаюсь на написание немногих строчек, посвященных одному из ярчайших русских лицедеев-самородков – Петру Мартыновичу Алейникову!
Я не был его приятелем, не был частым партнером, не был в числе тех, кто регулярно посещал его дом и разделял с ним во многом погубившие его застолья. Для того чтобы полюбить его и восхищаться его даром, мне было достаточно совместных съемок всего в одном фильме («Стежки-дорожки» режиссера Артура Войтецкого), концертной поездки по Донбассу да общения с ним в нескольких сборных концертах.
Село Селище, в двадцати километрах под Винницей. Съемки кинофильма «Стежки-дорожки» киностудии имени Довженко. Петр Алейников – в роли почтальона, я – председатель колхоза. (Кстати, в этом фильме главного героя играл молодой, ныне, увы, уже ушедший от нас Олег Борисов.)
Текст снимавшейся сцены примерно таков:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Зачем пьешь?
ПОЧТАЛЬОН. Ну как же мне не пить? Я тетке Мане телеграмму приношу. Внук ее звание полковника получил. Ну как не выпить? Или вот к пастуху Степану прихожу с письмом. В нем сообщение о том, что сынок в казахстанских степях на целине Героя Соцтруда получил. Ну что делать? Не отметить? Нельзя! Обида! Выходит – я за могущество государства пью!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ладно. Мужик ты хороший. Ищи замену. Расстанемся по-доброму. Может быть, я тебя сторожем правления возьму.
Репетируем, репетируем. Очень хорошо все получается, задушевно, трогательно… Наконец – команда «Мотор!». Все идет нормально. И вдруг у меня, любителя импровизаций, после слов почтальона: «Я пью за могущество государства!» вместо того, чтобы пойти дальше по тексту и сказать: «Ну ладно, мужик ты хороший. Ищи замену», появилось (почему, не знаю) желание переспросить сочувственно: «Значит, за могущество?» Уверен, 90 из 100 артистов или остановили бы съемку, так как текст этот не был срепетирован, или растерялись бы, смешливые – не сдержались бы, фыркнули, а злые запросто затеяли бы «высокопрофессиональный» скандальчик.
Боже, что произошло с Петром Мартыновичем! На его лице засветилась озорная, обворожительнейшая улыбка, заискрились глаза. Он, казалось, помолодел! Он был сама надежда на благосклонное к себе отношение председателя, на прощение своих грехов. Мгновенно, рефлекторно на мой переспрос: «За могущество?», на высокой ноте, словно желая показаться не запятнанным ни в чем, чуть ли не ребенком, выпалил: «Да-а-аа!»
