Ознакомительная версия.
Тот же мотив мы найдем в романах писательниц XIX века: Евдокии Ростопчиной и Елены Ган. О семейном счастье героини Ростопчиной — Марины уже рассказывалось в предисловии к этой книге.
Тоскует в замужестве и героиня повести «Идеал» Елены Ган.
«Это случилось с Ольгою; с своим воспитанием, с своим образом мыслей и жизни до пятнадцатилетнего возраста, как могла она принять удел свой так, как приняли бы его тысячи женщин? Смерть матери вырвала ее из мирного убежища, разлучила с подругой ее детства и бросила на руки одному родственнику, старому полковнику, обремененному собственным семейством, который, исполняя долг христианина и родственника, с беспокойством помышлял, что, может быть, нелегко ему будет сбыть с рук девушку без приданого.
И вдруг молодой полковник Гольцберг, — молодой по леточислению дяди, которому полковничий чин вышел на пятьдесят осьмом году, — представь, пленился и предложил руку свою Ольге: сердца он предложить не мог, „ибо не оказалось оного в запасном магазине его высокоблагородия“.
Дядя благословлял небо и, не рассуждая долго, объявил свое решение Ольге: через две недели бедная сирота с сердцем, еще не уврачеванным от первого удара, с помутившимся разумом от угара нежданных происшествий, сама не зная, что делает, стояла у алтаря с человеком, которого едва знала в лицо.
Мало-помалу угар рассеялся; Ольга приходила в себя, и положение начинало ей представляться ясное. Она увидела себя связанною с человеком, с которым не могла иметь ни малейшего сочувствия. В ее девические, или, скорее, детские годы любовь исключительно не занимает мечты: иногда по прочтении какого-нибудь нравственного романа ей грезился идеал; несколько дней она видела во всякой звездочке глаза, которые жгли ее сердце; но эта мечта скоро рассеивалась, сменялась другою, и Ольга не считала любви потребностью жизни, предметом существованья женщины. Будь ее муж человек с умом, с малейшею прозорливостью, он мог бы легко привязать ее к себе, иногда подделываясь под ее детские восторги, иногда доказывая их опасность в ее положении, он мог бы исцелить ее от ума, одеревенить ее, сделать материальною, сформировать по-своему; конечно, это было нелегко, но не невозможно.
Но полковник Гольцберг был добрый немец; славный хозяин в своей батарее, удалой кавалерист, подчас кузнец и шорник, подчас барышник, которого не провел бы ни один цыган: он знал все подробности пушки и зарядного ящика, но сердце женщины было для него тайником непроницаемым. Он женился, потому что ему было сорок лет и хотелось обзавестись хозяйством; потому что Ольга ему понравилась и он полагал, что хотя она не имеет приданого, однако может составить его счастие на зимней квартире.
О счастии женщины он имел короткое и ясное понятие: благосклонное обращенье, снисходительность к капризам и модная шляпка — вот что, по его мнению, не могло не осчастливить женщины, и к этому он, вступая в супружеское звание, обязался мысленно подпискою. Таким образом, судьба не только не дала этой поэтической женщине мужчины, который был бы в состоянии понять ее, воспользоваться всеми сокровищами ее ума, души, сердца, наслаждаться красотами ее внутреннего мира или по крайней мере ловко зарыть их в землю и скрыть навсегда от собственного ее сознания, но еще бросил ее в круг, вовсе не сродный ей…
Но какой злой гений так исказил предназначение женщин? Теперь она родится для того, чтобы нравиться, прельщать, увеселять досуги мужчин, рядиться, плясать, владычествовать в обществе, а на деле быть бумажным царьком, которому паяц кланяется в присутствии зрителей и которого он бросает в темный угол наедине. Нам воздвигают в обществах троны; наше самолюбие украшает их, и мы не замечаем, что эти мишурные престолы — о трех ножках, что нам стоит немного потерять равновесие, чтобы упасть и быть растоптанной ногами ничего не разбирающей толпы. Право, иногда кажется, будто мир Божий создан для одних мужчин; им открыта вселенная со всеми таинствами, для них и слова, и искусства, и познания; для них свобода и все радости жизни. Женщину от колыбели сковывают цепями приличий, опутывают ужасным „что скажет свет“ — и если ее надежды на семейное счастие не сбудутся, что остается ей вне себя? Ее бедное, ограниченное воспитание не позволяет ей даже посвятить себя важным занятиям, и она поневоле должна броситься в омут света или до могилы влачить бесцветное существование!»
Разумеется, в XIX веке случались и браки по любви или просто по взаимной склонности, которая со временем переходила в любовь. Но пышная и торжественная свадьба далеко не всегда служила прологом к семейному счастью.
Но что делать, если семейная жизнь не сложилась? Конечно же, попытаться «забыться в водовороте светской жизни».
Для нас светская жизнь является синонимом приятной праздности и всевозможных увеселений. Но в XVIII–XIX веках светские обязанности зачастую рассматривали именно как обязанности, как своеобразную службу, далеко не всегда легкую и приятную. В разгар бального сезона, когда каждый вечер и часть ночи посвящались танцам, а утро — краткому отдыху, даже самые выносливые кавалеры и дамы начинали роптать. «Приятно потанцевать раз в две недели, но так часто вертеться — невыносимо. Здоровье мое страдает», — писала в XIX веке одна из светских женщин своей подруге. Разумеется, большинство молодых женщин обожали танцы, но за это им порой приходилось платить высокую цену. Выкидыши или тяжелые простуды после балов были отнюдь не редкостью. Но просто отказаться от бала было невозможно — хозяева могли посчитать отказ за обиду, а частые отказы могли привести к тому, что чересчур болезненную даму или чересчур занятого кавалера и вовсе отлучали от света.
«Но уж никогда ни в каких крайних случаях не обращайся с просьбами к свету, от которого так легкомысленно отворотил с я — все двери останутся запертыми», — предупреждал учебник хорошего тона «Жизнь в свете, дома и при дворе», изданный в Петербурге в 1890 году.
Светская жизнь считалась опасной не только для здоровья, но и для души. Недаром Пушкин в «Евгении Онегине» просил свою музу:
Не дай остыть душе поэта,
Остановиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья.
* * *
Виссарион Белинский назвал «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни». Если мы последуем за героем романа, то сможем без труда познакомиться со всеми обязанностями и ритуалами, которые ежедневно исполнял дворянин той эпохи. И нам будет нетрудно догадаться, в какой мере эти ритуалы должна была исполнять дворянка — его жена, сестра или дочь.
Ознакомительная версия.
