«Господь, несомненно, избрал тебя, чтобы, благодаря тебе, восторжествовал закон Христов на Дальнем Востоке. Таким образом, и Корея, и Манчжурия должны принадлежать тебе. Великая битва, которую ты должен повести с Японией, будет окончательной битвой между христианской и буддистской религиями... Ты в ней неизбежно победишь, так как за твоей епиной стоит всемогущий Иисус Христос».
Подобные призывы, может, и не оказали бы особого воздействия на другого государя. Но Николай, казалось, был человеком безвольным, отнюдь не земным. Прежде всего, он был мечтателем, мистиком, и неоспоримая мягкость души его, если и не мешала быть ему интеллигентным человеком, то все же лишала его всякого недоверия к другим и тактического мышления, этой основы командования в такой ситуации, в которой оказался он.
9 февраля 1904 года началась война между Россией и Японией. Весь мир замер в удивлении. Каждому было ясно, что Николай в силу своей слабости, ринулся в весьма опасную авантюру. Александра пыталась удержать его от такого неразумного шага. Она никогда и не думала о том, стоит ли России расширять так далеко территорию своей империи. Какая в том необходимость? Она ничего не знала ни о финансовых махинациях, ни о чудовищных спекуляциях, которые в патриотическом угаре, лишь подталкивали царя к принятию своего фатального решения.
Вильгельм II отлично знал, что делает: поощрять Россию к ведению такой войны означало для него ронять ее в глазах Франции, ее союзника, подрывать морское могущество Англии, короче говоря, иметь определенное преимущество при блуждании по международному лабиринту начала XX века.
Александра била тревогу. Ее новоиспеченный, единственный друг генерал Алексей Орлов одним из первых отправился на фронт, в Манчжурию.
Злополучный министр внутреннихдел Плеве желал этой войны. Это он громогласно утверждал, что Россия выйдет очень скоро победоносной из этого военного конфликта, и в результате престиж императора возрастет, — а это было уже очень необходимо, — минеры революции продолжали свою опасную работу. Николаю, таким образом, предстояло совершить самую большую ошибку за все свое царствование. Он так и не понял, в какую ловушку затягивает его Вильгельм, который писал ему:
«Отныне, мой дорогой Ники, мы с тобой станем двумя великими адмиралами в мире. Я становлюсь адмиралом Атлантики, а ты — адмиралом Тихого океана, и мы оба будем властвовать над Англией*.
Своему рейхсканцлеру, князю Б. фон Бюлову, кайзер, заметив, что тот не очень одобряет русско-японскую войну, раскрыл свой замысел:
— Бюлов, царь, вероятно, плохо соображает. Его задача сейчас — ехать в Москву, призвать Святую Русь к оружию, и, взяв в руки крест, мобилизовать на борьбу весь народ...
Вы, к сожалению, не видите той громадной опасности, которая мне, как Германскому императору яснее ясного, — «желтая» угроза. Это — самая страшная угроза, которая когда либо возникала в отношении к белой расе, христианской цивилизации. Если русские сегодня уступят японцам, то не пройдет и двадцати лет, как желтолицые захватят Москву и Позен, и вся Европа будет разрушена...
Вот такими театральными, эмоциональными декларациями все диктаторы во все времена рисовали такие пугающие картины, чтобы подчинить невежественные народные массы во всем мире не столько своим идеям, сколько своим интересам.
Отдавал ли себе Николай отчет в том, как сильно желали члены его семьи, начиная с его матери, этой войны, чтобы умножить раз в десять собственное состояние? Все говорит о том, что он был простофилей, жертвой обмана этого мира, жадного до денег.
И когда в самом начале конфликта хорошо подготовленные японские армии, умело пользуясь преимуществами своего географического положения, показали себя грозным противником, способным заставить капитулировать своего славянского противника, Вильгельм воспользовался и этим, чтобы выступить против доброжелательного нейтралитета, соблюдаемого Англией в отношении Японии.
Россия тайком имела доступ в порты французских колоний и пользовалась щедрыми услугами французских производителей вооружений. Предоставленный России Францией громадный заем в несколько миллиардов франков служил для финансирования этой безрассудной, достойной сожаления войны, которая покрывала позором престиж дома Романовых.
Вероломный Вильгельм убеждал своего кузена, что именно франко-английский договор стал истинной причиной русских неудач на войне.
Но несмотря на поражение, Николай не утратил своего душевного равновесия. Несмотря на то, что многие авторы о нем писали, он обладал все же довольно сильным характером, и его было очень трудно сломить. Он никогда не ставил под сомнение верность своего союзника — Франции, хотя кайзер, раздраженный таким договором, изобретал всевозможные версии о предательстве, только чтобы разъединить два дружеских народа.
* * *
Ужасная война, которой было суждено унести столько русских жизней, значительно подорвать престиж государя, продолжалась, а епископ Феофан тем временем тайно, всерьез преследовал свою главную цель, — помочь императрице в постоянных молитвах добиться желанного. Спириты с колдунами на какое-то время впали в немилость в Царском Селе, и, воспользовавшись этим, русский клир решил как можно скорее одержать над ними верх и отвлечь императрицу от богохульственных верований и вернуть ее к христи - анскому алтарю. Феофан часто вспоминал слова отшельника из Саратова, Серафима, который когда-то, еще до начала нынешнего царства, предрек: «Будет война ужасная, несчастная, множество смут будет внутри Руси. Отец восстанет на сына своего, брат — на брата. Но потом царствие просияет и император будет жить долго...»
Серафим принадлежал к той славной когорте добрых, неканонизированных монахов, так называемых «старцев», которые на протяжении истории удерживали страну своими легендарными деяниями от погружения в мракобесие, колдовство и пророчество.
Было известно, что Серафим при жизни пользовался громадным уважением среди крестьян, оказывал на них свое благотворное воздействие. Его скромная жизнь отшельника, его долгие размышления о силе молитвы, его омовения в ледяной воде в проруби, его высокая набожность снискали ему уважение и почету братии основанного им монастыря* После его смерти все надеялись на его скорую канонизацию. Чтобы быть причисленным к лику святых, тело кандидата должно пролежать нетленным в земле сто лет. С помощью министра внутренних дел Плеве, епископ Феофан, хранивший верность царице, делал все, что мог, для открытия мощей Серафима,
