На бедных офеней, в зимнюю пору, часто бывает жалко смотреть: в трескучие морозы, одетые в лохмотья, с обмороженными лицами, насквозь прохватываемые ветром, их фигуры свидетельствуют слишком красноречиво об их горькой доле. Недаром у таких торгашей часто покупают и хорошие господа, и зажиточные купцы — та же милостыня!»
На очередной сессии земского собрания гласный Голышев сделал заявление об облегчении правил книжной торговли для офеней. Земство поддержало его и ходатайствовало по этому делу перед правительством, но оно «не было уважено, и облегчения офеням не последовало».
Огромный успех «Атласа рисунков с старинных пряничных досок» окрылил Голышева. Всей душой отдается он теперь русской старине, поискам исчезающих предметов. Больше всего страдали, вплоть до исчезновения, деревянные изделия. Ими в первую очередь и занялся теперь Иван Александрович. Он ходил по деревням и древним городам, зарисовывал резьбу на старых избах, деревянных церквах. Собирал через офеней и старинщиков резные деревянные изделия. Изучал литературу по резьбе на дереве.
Эпиграфом к новому альбому «Памятники старинной русской резьбы по дереву» Голышев взял слова Погодина: «Памятники в некоторых случаях гораздо более драгоценны, нежели золотое монисто или серебряное ожерелье».
Еще в четырнадцатом веке резьба на дереве была у русских любимым искусством. Резьбой украшали храмы, хоромы внутри и извне. В церкви многое было деревянным и резным: иконостасы, иконы, запрестольные образа и кресты, обручальные венцы, паникадила, богослужебные сосуды, подсвечники и лампады для свечей, киоты, аналои, фонари, священнические кресла.
На резьбу накладывали грунт из левкаса и покрывали золотом, серебром или раскрашивали по орнаментам разноцветными красками.
Татьяна Ивановна опять встревала с воспоминаниями.
— У зажиточных-то, бывало, — светелка над воротами, летняя горница то бишь; а ее уж, как сказочный теремок, отделают. Тут и фамилию домохозяина напишут да орнамент какой пустят. И ворота все размалюют непременно. Иной рисунок вырезанный раскрасют, а то положут на светлое железо, так оно дюже красиво просвечивает. И ставенки, и наличники — яко в сказке.
Иван Александрович отправлялся к местному плотнику-художнику. Изба у него была прямо как музей: божница в красном углу — глаз не оторвать. Своими руками сделанные шкапчики-поставцы, резные полицы, лавки с опушками. Хозяин милостиво разрешал Голышеву делать зарисовки. Льстило мастеру, что его художества собираются вставить в книжку.
В разных местах находил Иван Александрович то жбан, то старинную солоницу, гребни для пряжи льна, веретена.
«Пожары… равнодушие к отечественным памятникам, — писал он, — и по большей части невежественное с ними обращение, во имя того, что резьба, по мнению многих, никуда не годна, металлического веса в ней нет, что можно было бы продать в лом», приводят к их гибели.
В церковных описях он встречал отметки: «по негодности предано сожжению», «за ветхостью сожжены», «преданы огню». «Огонь является бичом истребления древностей, — с горечью замечает он, — и по совершившимся случаям и по доброй воле людей».
— Ты про дуги да упряжь не забудь, — напоминала ему Татьяна Ивановна. Очень радостно было ей, что сын с таким почтением относится к «бывалошному».
— Что означает конек, который непременно на крышах ставят? — спрашивал Иван Александрович у матери.
— Раньше говаривали: «В кобылью голову счастье», — поясняла Татьяна Ивановна. — Древние наши предки на крыше не деревянные конские головы пристраивали, а настоящие, в качестве жертвоприношения богам, таким образом просили у богов дождя или солнца.
Предисловие в альбоме Голышев заканчивал словами: «Дорого сохранить в изображениях всякое народное русское создание, что сохранилось и уцелело до нас и еще не погибло окончательно». В альбоме было двадцать листов рисунков автора.
Опять через своих столичных знакомых Иван Александрович послал новый альбом царствующим особам. И те скоро откликнулись с благодарностью «за труд», «имеющий целью сохранить памятники драгоценной старины русской, в рисунках предметов народного творчества». Великие князья Сергей и Павел прислали автору золотые часы с надписью. Редактор «Русской старины» Семевский писал: «Исследование это исполнено с обычным всем Вашим трудам тщанием и займет видное место в литературе отечественной археологии». Директор министерства иностранных дел, барон Бюлер, отмечал, что издание «весьма замечательно в археологическом и художественном отношении». Редактор журнала «Древняя и новая Россия»
Шубинский откликнулся на дар: «Искренне благодарю Вас за любезное внимание ко мне… С величайшим удовольствием напишу отзыв о Вашем издании. Дай бог, чтобы полезная и делающая Вам честь деятельность Ваша не ослабевала, а постоянно расширялась».
А барон Богушевский писал: «Ваши издания для нас, археологов-горожан, чистые клады… Мы, археологи, должны благодарить бога… давшего Владимирскому краю такого деятеля, каков Вы… Удивительная деятельность Ваша, удивительная потому, что Вы сами, без посторонней помощи и при самых неудобных обстоятельствах, создали из себя почтенного и полезного археолога, да притом еще не археолога пустячного… а серьезного изыскателя сведений об археологии народа столь великого, а еще главное — народа, имеющего такую будущность, каков русский православный народ».
ГЛАВА 9 «Памятники деревянных церковных сооружений»
Складного ядрового мыла два косяка также две кадочки огурцов и вишен два бочонка ведерных пришли в Москву все конечно немедленно и не ожидая о том впредь к себе нашего указу», — читал Иван Александрович послание 1733 года владельца Мстёры Головкина к старосте Василию Фатуеву. «Значит, в старину славились не только владимирская вишня и клюква, — думал Голышев, — но и огурцы хороши были».
Другой акт был требованием помещика прислать четыреста ведер оброчного вина, «за оное вино с каждого гнезда денег по двадцати одному алтыну по две деньги с мирского совету положили».
В 1876 году Голышев публикует в «Губернских ведомостях» статью о старинных актах. «Старинные акты, — пишет он, — открывающие нам дела давно минувших дней, приносят неоспоримую пользу для истории разных местностей… жизнь прошлого, с ее хорошей и дурной стороной. К сожалению, сохранилось уже немного старинных актов… если и попадаются иногда рукописи, то благодаря какой-либо случайности, если что-нибудь пролежало незамеченным и ускользнуло от злодейских рук. Судьба таких рукописей самая незавидная…». Каждый акт — кусочек прошлой жизни. Акт 1705 года повествовал об истязании крестьян деревни Осинки Вязниковского уезда: «Староста Купре-ян Васильев, собрав многолюдство скопом нарядным дело сконьми и спищальми… приезжали под вотчину Государя моего под деревню Осинки нощным временем воровски… и… таскали били и увечили смертным боем…». Другой указ мстёрскому «укащику» требовал «оброчных и других денег» за вымощенный в Москве князьями Ромодановскими каменный мост. И грозили князья своему старосте: «а буде ты… вышеозначенных оброшных и всякого сбору денег на вышеписаный срок к нам в Москву не пришлешь и за ту твою неприсылку доправлен с тебя будет штраф, не малой и с приказу переменен будешь беспременно».
