в команде, несмотря на то что – и тут Нортон со мной согласен – в этом году компания подобралась сильная и уровень подготовки участников выше, чем в экспедиции 1922 года. На этот раз невозможно сказать, что кто-то из нашей восьмерки сможет подняться на большую высоту, а кто-то нет. Очень рад, что первая попытка будет моей. С таким надежным тылом, как у нас сейчас, мы так просто не сдадимся.
ДЖОРДЖ МЭЛЛОРИ, ЭВЕРЕСТ
11 мая 1924
А теперь расскажу, что произошло после того, как мы покинули базовый лагерь. Эти дни были непростыми, потому что, казалось, все обернулось против нас. Носильщики, по-видимому, еще не вполне привыкли к высоте, и им приходилось несладко.
3 мая. Ирвин, Оделл, Хазард и я отправились в лагерь I. Половина носильщиков сильно отстала. Они были перегружены, потому что сверх распределенных грузов взяли с собой много личных вещей.
4 мая. Решил оставить в лагере I пять грузов, без которых на первых порах можно обойтись. Вместо них пять человек понесли теплые одеяла для всех носильщиков и другие их вещи. Это дало результат, теперь кули стало гораздо легче идти. Мы с Ирвином поспешили вперед и добрались до лагеря II около половины первого. Не торопясь поели, и тут стали подходить первые носильщики.
Лагерь II выглядел крайне непривлекательно, несмотря на то что тут уже несколько дней находился начальник носильщиков, ответственный за сохранность примерно ста пятидесяти грузов, и два его помощника. Низкая неровная стенка из камней огораживала площадку, предназначенную для палаток сагибов. Присматривающий за грузами с помощниками жили на другой огороженной площадке под парусиновым навесом. Вскоре нашу стоянку привели в порядок; две палатки разбили для нас четверых, а для Ноэля поставили его замечательную коричневую палатку. Планировалось, что для кули сложат из камня хижины, называемые сангарами, а вместо крыш используют полотнища палаток. Но сангары еще не были готовы – не так просто построить жилье для двадцати трех человек, пусть и временное. Я прикинул, что на огораживающих стенках можно сэкономить. Так что мы с Ирвином и еще четыре носильщика принялись за работу – стали строить продолговатый сангар чуть больше двух метров в ширину. Остальные носильщики, немного отдохнув, присоединились к нам.
Удивительно, как мало порой нужно, чтобы апатия сменилась жаждой деятельности. Достаточно лишь небольшого импульса. Таковым послужил большой камень, который требовалось переместить, чтобы сформировать угол постройки, и вскоре мы даже стали петь! И таким образом этих уставших парней удалось убедить сделать что-то для их же удобства. Без подобного убеждения они не предприняли бы ничего, чтобы сделать жизнь сносной.
Около трех дня мы с Оделлом (Ирвин немного переутомился, таская камни) отправились разведать дальнейший путь по леднику. Сначала пошли по левому берегу по камням, как в 1922 году, но продвигались плохо, идти было гораздо труднее, чем в прошлый раз.
Слева меж ледовых образований вскоре увидели камни морены. Чтобы добраться до них, пришлось применить несколько нестандартную технику лазания. Затем мы немного прошли назад по своим следам в сторону второго лагеря и забрались на выступ, откуда открывался хороший вид на ледник, поднимавшийся выше к югу. Недалеко приметили место, до которого нетрудно добраться – было очевидно, что серьезных препятствий не возникнет. Главное – найти попроще путь к лагерю II. Затем мы продолжили спуск по морене, напоминающей огромный желоб, между высокими фантастическими ледовыми зубцами – очень красивое место, и неподалеку от второго лагеря обнаружили довольно простой путь между ледовых глыб. Так что всего за полтора часа удалось наметить и разведать самую сложную часть пути к лагерю III.
Ночь на 5 мая. Ужасная ночь, очень холодная. Сильный снегопад. Сильный ветер.
День 5 мая. В итоге проснулись поздно. Первое, что слышишь в лагерях, – звук мехов, с помощью которых тибетцы раздувают огонь, в качестве топлива используется ячий кизяк.
Завтрака пришлось ждать очень долго. Начальник носильщиков ни в какую не мог поднять своих людей, тут можно говорить о восточной лени. Если точнее, из палаток носильщики вылезали с большой неохотой, кроме того, начались трудности с грузами. Один кули в летах, бывший солдат, выбрал себе легкую поклажу и отказался взять тяжелый тюк, на который я ему указал. Пришлось устроить спектакль и поднести к его носу кулак, только тогда он подчинился. Далее последовали препирательства по поводу провизии для носильщиков, покрывал, котелков – брать или не брать. Несколько человек заявили, что больны. В итоге вышли только в одиннадцать.
Прокладывать новый путь всегда труднее, чем идти по известному, проторенному. А тут еще ночью выпал снег, и маршрут по леднику, который накануне вечером выглядел простым, оказался не столь безобидным. Ветер сдул снег с открытых поверхностей. Днем воздух не прогревался достаточно сильно, поэтому открытые участки теперь были покрыты гладким, словно отшлифованным льдом, внешне похожим на стекло, – ни малейшей шероховатости, а между выступами скопился свежий порошкообразный снег. Как следствие, много времени и сил уходило на то, чтобы либо вытаптывать ступени в снегу, либо вырубать их во льду. И когда мы наконец достигли места, известного под названием «желоб», – впадины во льду, глубиною около пятнадцати метров, а это лишь треть пути, стало понятно, что придется сильно постараться, чтобы добраться до площадки третьего лагеря.
Некоторое время мы шли по «желобу», он скрывал нас от непогоды, что было очень кстати, но затем снова оказались на открытом участке ледника, где свирепствовал ветер, поднимая снег. К счастью, дуло в спину, но лишь до момента, пока мы не обогнули массив Чангцзе, – тут ветер с Северного седла стал дуть прямо в лицо. Носильщики сильно устали, плюс сказывалась высота, и подъем был мучительным.
Я шел впереди, словно одинокая лошадь, в поисках наилучшего пути, поэтому пришел в третий лагерь первым. И тут появилось странное чувство: вспомнились события двухлетней давности, как увидел пустые кислородные баллоны, сваленные напротив каменного тура, который мы сложили в память о погибших носильщиках. Вопреки ожиданиям, тут мало что изменилось с тех пор, несмотря на то что ледник постоянно движется. Ботинки на ногах замерзли, и стало понятно, что на комфорт в лагере III надеяться не стоит. Я указал носильщикам, где разместиться (уже было 18.30), и достал из рюкзака четыре примуса. Три отдал носильщикам, четвертый – нашему повару. Затем установили две мидовские палатки [20] для нас, расположив их входами друг к другу на расстоянии около метра, чтобы было удобнее переговариваться.
Носильщики, кажется, совсем выбились из сил. Уже в шесть вечера было очень холодно, и мне стало не по себе от сложившейся ситуации. Сам-то я довольно быстро согрелся
