просит не уродовать возможно последнее письмо отца сыну.
Операция прошла успешно, но вскоре тромб закупорил легочную артерию, и шов загноился. Около трех месяцев Маргарет и Лидия дежурили у кровати Матисса. Маргарет тяжело мирилась с присутствием Делекторской, но понимала, как это важно для отца, поэтому приняла ее. Мучаясь болями, Матисс не справлялся с приступами гнева и доводил обеих молодых женщин до слез. Несмотря на свою неприязнь, Маргарет в конце концов даже заступится за Делекторскую.
Она понимает, что, если Лидия не выдержит и уйдет, отцу станет только хуже.
Когда ситуация стабилизировалась, Маргарет уехала, оставив отца на попечении Лидии.
Вернувшись из госпиталя домой, Лидия и Анри увидели, что клетки с птицами опустели. Достать специальный корм в военное время было невозможно, и они попросту погибли без заботы. Вскоре от старости умер любимый пес художника. Матисс все еще был слаб и очень подавлен, чтобы работать. Отныне он стал передвигаться на инвалидном кресле, а значит, стал еще больше привязан к своей ассистентке.
Весной 1941-го ему ничего не оставалось, кроме того, как вспоминать прожитые годы. В это время было решено издать мемуары художника. Знакомый издатель прислал к нему стенографиста и журналиста. Спустя три плодотворные встречи собралось достаточно материала для книги. Когда издатель предложил назвать книгу «Беседами с Анри Матиссом», художник только улыбнулся. Он не хотел видеть свою книгу слишком серьезной, поэтому согласился только на «Болтовню Анри Матисса». Однако когда макет книги был готов, Матисс все же не решился ее опубликовать. В последней беседе с представителем издательства он сказал: «То, что вы заставляете меня делать, и то, что я делаю сам, – идиотское занятие» [17]. Ему было неловко за откровения, которые он посчитал проявлением слабости в сложный момент жизни.
Матисс открыто критиковал систему преподавания в школе изящных искусств, он не желал принимать вмешательство политики в мир живописи. Выступив на радио со смелыми заявлениями, он поставил под удар Лидию. После скандальной радиопередачи иностранкой заинтересовались некоторые высокопоставленные лица. Лидии было приказано не высовываться из дома и вести себя крайне тихо.
Начались проблемы с продовольствием, в округе орудовали мародеры. Опасаясь за себя и пожилого художника, Лидия берет уроки бокса. К счастью, они ей не пригодились. Ей приходилось совершать другие подвиги. Однажды пришлось идти 25 километров под палящим солнцем, чтобы успеть передать срочную почту в Париж для издательства.
Во время войны эти двое в основном проводят время вдвоем. Иногда их посещают редкие гости. Например, девушки из окрестных деревень, ищущие возможность прокормиться, или Дина Верни, о которой мы поговорим в другой главе. Несмотря на скромное положение, Матисс и Лидия принимали этих людей и делились тем, что у них было. Молодая художница Аннелиза Нелк, попавшая на виллу Матисса во время войны, в своих воспоминаниях благодарила Лидию и Матисса, которые в эти тяжелые годы поддержали ее.
При все этом Лидия понимала, что для работы Матиссу необходимо спокойствие, и бесцеремонно выпроваживала зевак, желающих только посмотреть на великого мастера. Сын Матисса, Пьер, эмигрировавший в США, не мог посетить отца в эти годы. Удивительно, что болезненная мадам Матисс, годами лежавшая в кровати, воспряла во время войны. Вместе с дочерью она занималась подпольной деятельностью в движении Сопротивления. Обе были арестованы, и, к счастью, обе были освобождены из тюрьмы.
Услышав новость о долгожданном окончании войны, Лидия решилась на смелый шаг. Приведу ее собственные слова:
«Что же до меня, то я пережила войну довольно пассивно, под теплым крылышком Матисса. Конечно, меня тоже не миновали какие-то трудности, но все же куда меньшие. Я была апатридом, не имеющим французских корней и потерявшим их на родине, которую я по-прежнему очень люблю. Тогда меня обуял порыв братских чувств по отношению к России. К примеру, мне очень хотелось послать туда огромный букет цветов. Это, увы, невозможно, а жаль. И мне неожиданно пришла в голову мысль: купить у Матисса несколько лучших рисунков, пусть даже ценой самых неразумных долгов, и отослать этот драгоценный и, если так можно выразиться, неувядаемый (по сравнению с цветами) подарок московскому музею, где, без сомнения, знают Матисса. Я тайком порылась в его картонных коробках с рисунками в поисках чего-нибудь достойного музея и к тому же пришедшегося мне по вкусу и отобрала семь работ обычного для Матисса формата, которые могли бы достойно украсить стены музея. Затем я нацарапала Матиссу короткое письмо, в котором приблизительно обрисовала приглянувшиеся рисунки, и попросила мне их продать, но при одном условии: он возьмет за них не „дружескую цену“, так как я не хочу его обременять, а цену, которую он запросил бы с торговца картинами. Прочитав мое робкое послание, Матисс не выказал никакого удивления, выразил свое согласие с самим принципом и попросил показать ему отобранные мною рисунки. Он одобрил мой выбор, но за ту же цену семи работ отдал мне еще один рисунок в качестве „подарка“. Таким образом в завуалированном виде он понизил ту цену, на что я, учитывая категорический тон моего письма, ни под каким видом бы не согласилась. Я очень обрадовалась и немедленно отправила в Москву письмо с вопросом, согласятся ли они принять мой дар. Кто знает… ведь дар был от „грязной“ эмигрантки… Я получила благосклонный ответ…» [18]
После окончания войны Матисс и Лидия могли наконец-то вернуться в Париж. Несмотря на то что прошли годы после развода, положение Лидии было двусмысленным. С одной стороны, ее считали виноватой в разладе пары и не принимали в обществе. С другой стороны, она была официальным ассистентом художника и его незаменимой правой рукой. Все контакты Матисса с внешним миром осуществлялись через нее. Она же сопровождала его во всех официальных визитах.
Жизнь в Париже казалась слишком суетной, и постоянное внимание прессы и хлопоты заставили художника снова бежать в провинцию. В следующие годы он сможет целиком посвятить себя творчеству. Лидия организует его быт так, чтобы художник занимался только любимой работой. Однако свидетели отмечали, что Матисс вел себя невыносимо по отношению к своей преданной помощнице. Поль Мартен, заставший приступы ярости Матисса, вспоминал: «Это было настоящее рабство, особенно для Лидии. Когда у ее патрона случались истерики или он впадал в ярость – она принимала удар на себя. Кроме поездок в Париж по делам патрона, позволявших хотя бы ненадолго вырваться из этого замкнутого круга, у Лидии не было ни выходных, ни свободных вечеров. В одиночестве ей удавалось побыть только поздно вечером,
