Однажды в предвечерний час он прибежал запыхавшись: в деревне немцы и полицаи шныряют по домам, чердакам, сараям, ищут евреев. Немцы расклеили плакаты, предупреждающие, что сожгут деревню, если там будет найден хоть один еврей.
В ту ночь мы не разводили костра и не выходили из леса. Василь также сидел с нами. Мы прислушивались к мелодичному волчьему вою. Василь заметил: «В сентябре волчьи свадьбы, потому так воют».
Вдруг послышались приближающиеся шаги. Все подумали:
— Кто бы это мог быть?
Мы схватили свои суковатые палки и «винтовки».
— Может быть это заблудившийся еврей?
Шаги приближались к избушке. Было слышно, как ломаются ветки и как ноги грузнут в болоте. И вот раздалось слово: «Свой!» Из темноты возникла фигура Максима Мисюры, одетого в куртку и пилотку. Его полотняные штаны были мокры и вымазаны грязью от блуждания по болотам.
— Я вас еле нашел, — сказал Максим.
Максим был нам хорошо известен. Он был дружен с моим двоюродным братом Эфраимом, с которым служил вместе в одной советской части и вместе в 1941 году попал под Полтавой в плен. Вместе они бежали из немецкого лагеря. Шли по ночам, а днем скрывались в стогах сена и в камышах. На маленькой лодке переправились ночью через Днепр. У деревни Вичевка они разлучились. Мисюра отправился к своим дядькам на хутора, Эфраим — в Домбровицкое гетто, откуда потом бежал накануне «акции».
Мисюра был просоветски настроенный крестьянин. Он был безграмотный, пас овец и скот у своего отца. Однажды он бросил на произвол судьбы скот и побежал к советской границе, чтобы переправиться в Советский Союз. На границе его поймали польские жандармы, крепко избили и отправили домой на Вичевские хутора. Со временем он стал активно работать в Белорусской Громаде[15].
Мы обрадовались его приходу. Он нам объяснил, что скрываться у своих родных, так чтобы никто не знал, невозможно, поэтому он решил уйти к нам.
Завязался разговор об оружии. Шмуэль Пурим рассказал, что его отец спрятал на чердаке в сарае Якоба на новом селе в Серниках наган и что хорошо знает это место.
На следующий день несколько человек из нашей группы отправились в Серники на новое село. Огородами добрались до сараев Якоба и к тому сараю, где был спрятан наган Пурима. Шмуэль нашел наган.
Все рассматривали при свете луны наган, оценивая его как величайшую драгоценность. В магазине нагана было пять патронов.
В ту же ночь загорелись дома и сараи атамана Иванченко, Моторко и Гриця Полюховича. Небо стало пунцово-красным, и большое зарево распространилось над деревнями, хуторами, Сварыцевичским лесом и над братскими могилами у Суломирских хуторов, оповещая, что война еврейских мстителей против истребителей еврейского народа началась.
В октябре 1942 года была сформирована наша партизанская группа. Нас было двенадцать, когда мы начали активные партизанские действия на площади в пятьдесят квадратных километров между реками Стырь и Горынь. Может показаться неправдоподобным, что такая маленькая группка вступила в борьбу против могучего и жесточайшего врага, распространившего свою власть на Европу и колоссальные пространства Советского Союза. К тому же мы были вооружены деревянными «винтовками» и одним-единственным наганом.
Мы были охвачены ненавистью к врагу, и нам было не до логических расчетов. Пока жизнь не была у нас отнята, мы хотели разрядить чувство мести, так сильно горевшее в наших сердцах.
Я хочу здесь перечислить членов организации, которая подняла знамя борьбы, благодаря которой евреи в наших лесах остались в живых, не погибли от немецко-фашистских тиранов и не умерли в лесах от голода и холода. Нас было одиннадцать евреев и один украинец: Мойше Бромберг, Берл Бобров, Эфраим Бакальчук, Мейлах Бакальчук, Файвель Глезер, Саул Галицкий, Нахман Зильберфарб, Максим Мисюра, Шмуэль Пурим, Рувим Туркенич, Аврум-Меир Туркенич и Перец Шухман. Большая часть из нас были членами «Гехалуца»[16] в Серниках.
Наша группа была первой партизанской группой в этих местах[17]. Первое наше совещание состоялось на хуторе Пруд. Вокруг него стоячие болота, ручьи и канавы, которые весной выходят из берегов, заливают луга и поля. На этом хуторе мы разработали программу действий и избрали Мисюру своим командиром. Владелец хутора Чугай стал нашим связным. Он был фельдфебелем в царской армии. Чугай, имевший прозвище «Янечко», ненавидел немцев еще с первой мировой войны. Он завербовал для нас второго связного, пастуха Петра Драко, который был очень сердечным человеком. Он оказывал помощь каждому еврею, блуждавшему в лесу, давал ему пищу и приводил к своим собратьям.
Эти связные нам сообщали, у кого из крестьян хранится оружие и кто из них сотрудничал с немцами во время расправы над евреями.
В течение нескольких ночей мы раздобыли две русские винтовки, три охотничьих ружья, противотанковое ружье, револьвер и обрез, а также небольшое количество взрывчатки и патронов.
Наши первые партизанские действия были ошеломляющими для немцев и населения. В этих местах до возникновения нашего отряда не было активных партизанских действий. Бывало, отдельные люди — партизаны-одиночки пробирались на восток, чтобы приблизиться к линии фронта и в случае отступления немцев оказаться на советской территории.
Партизаны-одиночки добывали себе оружие голыми руками. В большинстве своем это были военнопленные, бежавшие из немецких лагерей в Польше, по ту сторону Буга. Они нападали на одиночных немцев или полицаев, охранявших дороги. Немало этих партизан было расстреляно немецкой жандармерией или утонуло в Буге при переправе.
Из бежавших советских военнопленных сформировались значительные партизанские группы в Беловежских, Слонимских и Несветских лесах еще в весенние месяцы 1942 года. Первые партизанские отряды в Белоруссии были созданы евреями, бежавшими из гетто белорусских местечек и городов, где тотальное истребление евреев началось раньше, чем на Волыни и Полесье.
О боях между немцами и партизанами в Беловежских лесах писала немецкая пресса в мае 1942 года, когда я еще находился в гетто. Она очень подробно освещала сражения с партизанами, подчеркивая, что «в Беловежских лесах сконцентрировались отряды партизанских бандитов под руководством еврейских комиссаров». Было удивительно, что «непобедимые немцы» откровенно писали о существовании отрядов партизан.
В гетто на Волыни и Полесье мы узнали об активизации партизан на железнодорожных линиях Брест — Барановичи, Барановичи — Вильно, Коростень — Киев, Рокитно[18] — Олевск, но мы были тогда наглухо заперты в гетто, к тому же угроза расстрела всего еврейского населения за присоединение хотя бы одного еврея к партизанам тормозила инициативу одиночек. Кроме того, до возникновения нашей партизанской группы в здешних лесах не было других партизанских отрядов. Только время от времени совершались редкие диверсионные акты против немцев и полицаев. Советские власти перед своей эвакуацией оставили в каждой области и в каждом районе коммунистов, которые вели подпольную работу; многие из них жили в лесных землянках. Советское командование сбрасывало в леса парашютистов, которые устанавливали связь с бывшими советскими активистами в деревнях. Но было много случаев, когда крестьяне, активисты при советской власти, сотрудничали с немцами и выдавали парашютистов и коммунистов-подпольщиков немецким властям. Приведу один пример.
