Как позже выяснилось, штаб бригады в тот момент состоял из трех офицеров: полковника Гробицкого, ротмистра Скорупки и поручика Янки, а также нескольких уланов, одного автомобиля и пяти повозок. Следовательно, приведенный отряд являл собой в этих условиях силу, какой не было вокруг, — непостижимую мечту командира бригады.
В тот же день я представлялся в штабе Андерса, где от моих добрых друзей ротмистра Кучинского и поручика Кедача узнал много неприятных вещей. Они мне сообщили, что как будто есть приказ о движении к румынской или к венгерской границе и даже о переходе через нее, что правительство и верховный главнокомандующий покинули Варшаву, и никто не владеет обстановкой. Говорили, что Андерс совершенно потерял голову, не хочет сражаться, а старается сторонкой, избегая всякой возможной встречи с неприятелем, как можно быстрее пробраться в Венгрию. Говорили о том, что единственным человеком, который думает и работает за всех, является майор Адам Солтан, начальник штаба Андерса, и что если бы не он, то от всей группы и помину не было бы...
Проходили дни. Наша группировка продвигалась к югу. Примерно 21 сентября мы оказались в Грабовских лесах около г. Замосц. Никто на нас не нападал. Шли мы проселочными, глухими дорогами. Противника не было видно, даже немецкие летчики оставили нас в покое.
Андерс приказал бросить все повозки, все, что могло отяготить наши части, даже походные кухни и повозки с боеприпасами. Солдат должен был взять с собой только то, что сможет унести он или его лошадь. Таким образом, предполагалось сократить растянутость колонны и облегчить переход через границу.
Какая-то глухая боль давила нас от таких распоряжений. Было совершенно ясно, что уже ничего не готовилось для борьбы с немцами. Никаких сведений мы не имели и не знали, что вокруг нас происходит. Доходили лишь неясные вести, будто Красная Армия вошла на территорию Польши. Никто однако не знал точно, правда ли это, а если да, то с какой целью. Ходили самые фантастические слухи.
В таком состоянии духа и организации мы находились, когда 22 или 23 сентября под Замосцем нам преградили дорогу немцы. Части Андерса вынуждены были пробиваться по направлению на Красныбруд.
Генерал вызвал меня и приказал продвигаться в нескольких километрах за ним, в качестве боевого охранения, прикрывавшего его главные силы. Задача была неясная. Карт не было, и никаких больше уточнений не получил. Мне даже не указали, на какой ширине участка я должен был прикрывать части. Средств связи, кроме конного посыльного и самокатчика, я не имел никаких. Видно было, что генерал и сам не мог уточнить своего приказа, не знал, в какой обстановке находится он и подчиненные ему части. В заключение он сказал, чтобы я сам ориентировался по своему усмотрению и действовал, исходя из условий.
Я собрал солдат, разделил их на отделения и стал ждать, пока двинутся главные силы. Мы находились в лесу. Нас обстреливала немецкая артиллерия. Снаряды с глухим шумом падали в лес, внося замешательство. Разрывались, ударяясь о деревья, что усиливало впечатление боя, но нам особого вреда на приносило. Лишь в 19-м уланском полку имелось немного раненых лошадей. Наше движение продолжалось. Прибывали раненые. Перевязочных пунктов не было. Раненый солдат был предоставлен сам себе или оставался на попечение и добрую волю местных жителей, которые в этой местности относилась к нам, пожалуй, враждебно. Это были, главным образом, деревни украинские.
В каком-то доме у дороги мы соорудили нечто вроде приемного пункта, где раненые могли хоть немного отдохнуть, сделать себе перевязку. Кроме того, мы могли дать им горячего чаю из приобретенной походной кухни.
Продвижение шло как будто хорошо. Я вел своих подчиненных, стараясь через связных поддерживать связь с главными силами. Под вечер стрельба утихла, а ночью установилась полная тишина. Догнать своих я не мог. Какая-либо связь с ними прекратилась. Встречали много всадников, едущих нам навстречу. От них я узнал, что группа перестала существовать, рассеявшись под Красныбрудом. Андерс хотел издать приказ о том, чтобы каждый солдат по своему усмотрению пробирался в Венгрию или Румынию, куда направлялся и он сам. Однако большинство его частей предпочитало остаться в Польше. Многие совершенно недвусмысленно заявляли о своем желании возвратиться в Варшаву, о которой было известно, что она сражается.
Из леса мы вышли на рассвете. Подходивший к деревне патруль был встречен огнем. В деревне находились немцы. Поручик Хвалек и спешенные самокатчики с ожесточением, проявляя чудеса храбрости, бросились на деревню. Захватили ее половину. Это наступление мы поддерживали пулеметами и противотанковыми пушками. Однако, получив подкрепление, немцы вынудили нас отступать к лесу, где к нам присоединился какой-то артиллерийский офицер с несколькими солдатами и двумя 75-миллиметровыми пушками. Нашу артиллерию и пулеметы мы замаскировали в лесу. Солдаты посменно отдыхали. Был замечательный, погожий день. Тишина и ничем не нарушаемый покой царили в лесу.
Однако наш отдых через несколько часов был прерван. Из деревни, находившейся в двух километрах от нас, показалась немецкая моторизованная колонна. Она, видимо, ничего не опасалась, ибо двигалась без всякого боевого охранения. Перед колонной ехало только четыре мотоциклиста и одна бронемашина, а за ними на расстоянии каких-нибудь двухсот метров два легковых автомобиля. Еще через полкилометра шла колонна грузовых автомашин с пехотой.
Добыча замечательная. Уланы застыли в ожидании. Все наше оружие мы навели на эту колонну. Противотанковой пушкой взяли на прицел бронемашину. Я залег за ручной пулемет и запретил стрелять, пока сам не открою огня.
Очень боялся, чтобы кто-нибудь из уланов, не выдержав нервного напряжения, не начал стрелять преждевременно: он мог вспугнуть немцев и выдать засаду. Сердце стучало, как никогда. В этой войне я впервые так близко встретился с немцами. Ждал терпеливо, секунды казались часами. Позволил группе самокатчиков подойти к нам на расстояние каких-нибудь двухсот метров и только тогда нажал на спусковой крючок. Помню, что оторвался от пулемета лишь тогда, когда магазинная коробка оказалась пустой. Весь лес задрожал и вдруг ожил. Немцы были застигнуты врасплох. Бронемашина от прицельного огня свалилась в ров. Один легковой автомобиль горел, а второй перевернулся. Мотоциклисты повернули обратно, но далеко не ушли. Наши две пушки били вдоль дороги по колонне. Станковые и ручные пулеметы били по поспешно разгружавшейся немецкой пехоте. Немного погодя, и на нас со стороны неприятеля стали падать снаряды. Колонна осталась на дороге. Большинство машин было разбито. Немцы суетились около них, вытаскивая пулеметы и минометы. Они начали отходить к лесу, но, придавленные нашим огнем, залегли в поле.
