— Я не молюсь. Мне важнее, чтобы, если уж я сумел спрятаться, в убежище у меня был сухарь. От молитвы немного толку, а с сухарем, возможно, удастся выжить.
Не мучайте меня, от ваших глупостей уши вянут. Интересно, откуда у вас эти рыдзыковские взгляды?
Господь Бог, вера, шмера… Религия? Неправда, что Польша — религиозная страна. Почему так считается? Потому что люди ходят в костел? Да это же демонстрация! При коммунизме в костел ходили назло коммунистам. Помню, в 1946 году, в воскресенье, на Крупувках в Закопане — толпа молодых людей. А накануне я видел, как они пили. Я им об этом говорю и в ответ слышу: «Так ведь сегодня воскресенье, мы пришли в костел показать, что мы против красных». Эти парни и девушки были такие же религиозные, как я, а то, что в костел ходили, — так это была политика.
Перестаньте рассказывать сказки, будто тот, кому удалось спрятаться, читает молитву. Как же, много тебе эти молитвы помогут! — лучше постарайся запастись сухарями.
Ярослав Маковский
Вам будут говорить, что незаменимых людей нет. Чепуха. Вас будут убеждать, что бескомпромиссных людей нет. Вздор. Вам будут втолковывать, что храбрых людей нет. Не верьте. И наконец, вам скажут, что благородных людей нет. Ложь.
Человеком, обладающим всеми перечисленными достоинствами, которые сейчас в дефиците, был — хотя и сердце, и разум, и воля восстают против употребления прошедшего времени — Марек Эдельман.
Однако признаюсь: смерть пана Марека не повергла меня в печаль. Первым делом меня охватил страх. Перед чем? Кто теперь скажет нам, слабым духом, занятым собой и своими проблемами, что лихо не спит? Ведь после «пучины зла», которую человек уготовал себе в XX веке и в которой пан Марек побывал (и активно действовал), стало ясно, что можно не верить в Бога, но не верить в Сатану — это уже чистое безумие.
Меня пугает то, что мир остался без пана Марека, поскольку он — пожалуй, как никто другой — обладал даром разоблачения сатанинских проделок. Он бил тревогу, когда живущий в человеке зверь пробуждался от недолгого сна и высвобождался из оков, чтобы сеять опустошение и разжигать пожары. Кто сегодня предостережет нас, укажет, что мы приносим жертвы и поклоняемся ложным богам? И потому мне страшно.
Ярослав Маковский — журналист и публицист, по образованию философ и теолог. Автор книг «Десять важных слов. Беседы о Декалоге» (2002) и «Женщины учат Церковь» (2007). Вместе с Кшиштофом Бурнетко беседовал с Мареком Эдельманом («Не жалеть немцев»).
Помни день субботний, чтобы святить его…
Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; А день седьмой — суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих.
Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его.
Чтить Бога, «помня» свободный от работы день? А может, стоит еще и помнить о важных событиях и людях?
Вечером первого мая 1943 года, когда восстание в гетто догорает, немногочисленные группы бойцов с винтовками без патронов прячутся в полусожженных подвалах, а последняя более-менее организованная группа Еврейской боевой организации[21] готовится перейти по канализационной сети на арийскую сторону, в одном из бункеров отмечают праздник Первомая.
Бойцы поют «Интернационал»…
* * *
— У бундовцев или социалистов тоже были свои святыни и свои авторитеты. Взять хотя бы 1 мая.
— Праздник был, но в приказном порядке никого ни к чему не принуждали. Например, не клеймили, не осуждали кого-то сурово, как это делает Церковь. Вчера ты занималась любовью с неким Иксом, и теперь тебе не отпустят грехи, Господь Бог тебя за это накажет. Такого в Бунде не было. Любить ты мог… ни на что не взирая. Социализм это допускает: люби кого угодно. Черного, желтого, еврея, поляка. У католиков не все так просто. Абы с кем тебя не обвенчают, тем более с евреем.
Впрочем, еврейское мракобесие еще хуже. В Европе, возможно, это не так, но в Израиле! Ведь тамошние «черные»[22] не дают гражданства тем, кто не исповедует иудаизм. Бен Гурион, основатель Государства Израиль, вроде бы был социалистом, но всю нравственную область отдал на откуп религиозным радикалам — «черным» евреям, которые всех остальных ненавидят. Если кто-то влюбится в нееврейку, это плохо, это предательство. И если она захочет обвенчаться с евреем, то должна перейти в иудаизм. Израиль — темное религиозное государство, сконструированное Бен Гурионом так, чтобы туда текли деньги от богатых верующих американских евреев.
— А что для вас самое святое?
— Не понимаю, что такое «самое святое». Спросите как-нибудь попроще.
— Например: что особенно важно? Семья? Друзья? Дом?
— На такой вопрос трудно ответить. Все зависит от обстоятельств, от того, что происходит вокруг. Друзья есть всегда, семья есть всегда; с одними общаешься чаще, с другими реже. Трудно ответить абстрактно. Ведь необязательно почитать как святыню человека, от которого я в той или иной степени завишу, поскольку доверяю ему или признаю высшим авторитетом, — таким человеком может оказаться и тот, кто в данный момент зависит от меня. Можно быть к чему-то сильно привязанным, но это вовсе не значит, что вот оно: «самое святое». Самое святое… Нет, я не знаю, как ответить на этот вопрос.
— В «Гетто борется»[23] вы пишете, что даже во время восстания отмечали Первомайский праздник. Как это выглядело? Вы рассказывали Ханне Кралль…
— То, что тех пятерых убили именно в этот день, притом в одном дворе, — чистая случайность. Обыкновенные были ребята, такие же, как мы все. Можно было просто их похоронить, но нам хотелось это как-то отметить. А поскольку было 1 мая, мы спели «Интернационал».
— 19 апреля 1944 года, первая годовщина начала восстания. Как вы ее отметили на своей конспиративной квартире?
— Не помню. Наверно, хорошо выпили.
— Но после войны вы каждый год 19 апреля приезжали в Варшаву, чтобы положить цветы — сначала в развалины гетто, потом к памятнику героям гетто. Вначале вместе с боевыми товарищами и приемной дочкой Эльжуней (есть знаменитая фотография: вы с ней на развалинах гетто), потом в одиночку, еще позже — с сыном Александром, и, наконец, во времена подпольной «Солидарности»[24] вас сопровождали толпы. И по сей день к памятнику ежегодно приходят сотни людей — в том числе молодежь.
