Так или иначе, на примере «Хлеба» «Ленинград» — при всей своей плотскости и грубости — в который раз зарекомендовал себя тонкой и трудноуловимой субстанцией. Кому перегар, а кому и легкое дыхание. Я бы сказал, что «Ленинград» — это торжествующий куравлевский выдох Жоржа Милославского в момент, когда он с экрана сует всему миру в лицо пачку красного Marlboro (сам Шнуров, кстати, как раз Marlboro и курит).
Пока писался «Хлеб», в «Ленинград» зачислили веского новичка. Звали его Стас Барецкий. Это был сокрушительно грузный бритоголовый поэт без определенного возраста, похожий на американского борца Тора Джонсона из фильмов Эда Вуда. Щедрые шрамы на его большом лице напоминали зарубки древних, толком не изученных цивилизаций. Барецкий работал охранником на рынке в городе Ломоносов, параллельно выступая текстовиком и фронтменом в электронной группе «Елочные игрушки». Шнур с ходу вставил в «Хлеб» аж две песни на его стихи, а потом пригласил и самого автора в основной состав «Ленинграда». С внедрением Стаса группа окончательно стала напоминать некий передвижной цирк жестокости. Поначалу его роль на концертах была сугубо декоративной — он сидел на стуле в шнуровском котелке и довольно похоже изображал из себя настоящее идолище: корчил жуткие рожи, хлестал «Русский стандарт» из горлышка и надсадно ревел: «Сука-а-а-а-а-а!!! О-о-о-о!!! Ебать ту Люсю-у-у-у!!!» Московская премьера Барецкого в составе «Ленинграда» состоялась на одной из елок в декабре 2005 года. Фактурный говорящий бугор посреди сцены сперва всех огорошил, но к нему быстро привыкли. Барецкий врос в группу споро и естественно. Вскоре он начал читать свои оголтелые рэпы под музыку «Ленинграда». Выходило мощно — он пиздел, как мешки ворочал. В конце концов за ним закрепилось стихотворение «Дом», которое он и оглашал благим матом между вторым и третьим куплетами «WWW». Иногда Барецкий брал на себя разрушительные функции Ромеро — пил много и невовремя, крушил стулья, однажды перед концертом в «Точке» спьяну бросился на несчастных корреспондентов «Нашего Радио». Впрочем, последняя выходка носила скорее предупредительно-устрашающий характер. Вообще же, это был дружелюбный и рассудительный человек — в группе его называли Колобком.
Так в «Ленинграде» появился третий — после Пузо и Севыча — и, очевидно, последний тотем. Впрочем, официальная должность Стаса Барецкого в группе называлась «имидж».
В самом конце 2006 года, когда скачивание музыки из Интернета перешло из режима эпидемии в ранг жизненного норматива, а новый Бонд явил миру в высшей степени пацанскую харю и замашки, которые впору было озвучивать шнуровской песней про агента 007, «Ленинград» выпустил альбом под названием «Бабье лето». Девизом этой пластинки вполне мог бы стать возглас из «Москвы — Петушков»: «О пустопорожность!» Альбом действительно был вполне проходным, а впрочем, забавным. Как выразился бы Гарик Осипов — музыка не препятствовала нашему разложению.
Ветрогоны из группы «Ленинград» в своем теперешнем статусе напоминали проносящуюся мимо машину с мигалкой — ажитация неизбежна, хотя повод не разобрать, но и не суть важно. Шнуров все так же уникален в своем ненормативном драйве, он все так же смешно козыряет ниже пояса, но при этом группа впала во вполне номенклатурное дионисийство; суть нового альбома — это совсем уже какая-то беспробудная лафа из дома вечного отдыха. Дача, баня, пабы.
«Бабье лето» — альбом-пустяк, комплимент от шефа, полная противоположность черствого гитарного «Хлеба». «Ленинград» будто бы испытывал терпение — песни строились на сэмплах из Никулина и Боярского, пародировали Crazy Frog и самих себя — «вот опять уходит телка от меня, от меня, хотя денег до хуя, до хуя». На общем фоне выделялась феерическая композиция «Губошлеп», исполненная совершенно оглушительной глупости, какая встречалась разве что на некоторых номерах альбома «Пуля». Сам Шнуров полагал равной ей по идиотизму разве что песню про сапожника в исполнении А. Б. Джигарханяна. Удача иного толка — это «Life Is Fuck», действительно очень хорошая песня, особенно сильно действующая в ускоренном концертном варианте.
В альбом по каким-то причинам не вошла предназначавшаяся для него (и весьма ударная) композиция «Пусть яйца мешают, я буду танцевать» — в качестве оправдания Шнуров сослался на некоторую сырость материала.
Практически одновременно с выходом «Бабьего лета» я бросил писать сиди-обзоры в «Афише» — собственно, прощальным отзывом и стала рецензия на «Бабье лето». Там, в частности, сообщалось:
«„Ленинград“ практически не дает в Москве концертов (хотя, как показывает недавний прецедент в „Точке“, способностей своих совершенно не растерял), с головой уйдя в пространство корпоративных вечеринок. Это ведь совершенно отдельное пространство — большая нервозная жратва с очень странной публикой, с очень специальной аурой, с очень дополнительными, как выражался в советское время Жванецкий, деньгами. „Ленинград“ всегда чутко реагировал на окружающее безобразие и одновременно был социально близок всякому довольству, и мне кажется, что „Бабье лето“ — это как раз реакция на какую-то вселенскую корпоративку. Песни с пластинки будто специально написаны так, чтобы над ними в случае чего мог просиять спорный приговор караоке: „Вы поете великолепно“.
Уже довольно много лет „Ленинград“ служит универсальным зарядным устройством. С конца прошлого века Шнуров последовательно прибирал к рукам всевозможную публику: богему, бандитов, ментов, журналистов, футбольных фанатов, клерков, олигархов — малых и относительно больших, совершенно разных, мягко говоря, кинорежиссеров П. Буслова, И. Дыховичного, Б. Хлебникова, С. Соловьева и Е. Лаврентьева, телевизионщиков, ценителей девятой „Балтики“ и просто тех, у кого есть мобильный телефон. В этом смысле „Бабье лето“ — это всего лишь расширение пространства гульбы. И, подобно всякому затянувшемуся разгулу, „Ленинград“ периодически (а на новом альбоме довольно часто) достигает тех областей, где уже попросту неинтересно. При этом энергии ничуть не убывает. Это все-таки редкая сноровка — нести ахинею и оставаться живее других».
«Ленинград» действительно не изменился, но корпоративные гуляки были уже не те. В 2007 году любой из резидентов Comedy Club занимал их, пожалуй, больше, чем песни про то, что «нет квартиры и машины нет». «Ленинград» воспринимался ими всего лишь как часть праздничного заказа — что, в общем, было логично, хотя и досадно. Денежная тема, которой Шнуров всегда любил бравировать, начала оборачиваться против него, и Шнур стал свирепеть, поскольку «Ленинград» в его понимании всегда был товаром, но никогда — услугой. Однажды на каком-то дне рождения на Рублевке Шнур, пропев несколько песен, пристально посмотрел в зал и поинтересовался: «А кто вы вообще такие? Не пошли вы все на хуй?» В ответ, впрочем, только рассмеялись. На собственный концерт в «Дягилеве» Шнур пришел с бутылкой коньяка — на входе ее отобрали. Причем охрана сделала вид, что его не узнала. Шнур тоже сделал вид, что ничего не случилось. Концерт не клеился, публика ни на что не реагировала, тогда Шнуров предложил: «А давайте мы больше не будем играть, а будем прыгать». И действительно спрыгнул в зал. За ним по очереди последовали все музыканты, за исключением Барецкого. Концерт продолжался минут тридцать. Заказчики несколько удивились, но промолчали. На следующий день в ресторане «Горки» Шнур не стал даже и прыгать, а просто послал всех присутствующих на хуй и ушел со сцены на второй, кажется, песне. Однако заказчики в «Горках» оказались посерьезнее, чем в «Дягилеве», поэтому сорок тысяч евро пришлось вернуть, причем незамедлительно. В тот вечер еще намечался концерт в «Орленке», но директор Веич от греха подальше отменил его вовсе. Таким образом, общий убыток от шнуровских эскапад составил восемьдесят тысяч — музыканты возвращались в Питер злые как черти.
