в ответ на мою полную неспособность к рыбалке. В мои последние длинные выходные я добрался до вершины Южного острова с твердым намереньем поймать, приготовить и съесть тут же на берегу реки лосося.
Не владея техникой и полагаясь на удачу, я закинул удочку в реку с уверенностью, что там и рыбы-то, скорее всего, нет. Когда я намотал леску, понял, что у меня клюет. Торжествуя, я вытащил небольшую рыбешку, все же не настолько маленькую, чтобы бросить ее назад. Мне удалось разжечь костер и смастерить примитивный вертел. Конечно, рыбешка упала с него и в результате была вся облеплена песком и пеплом, так что съесть ее было уже нельзя. Это было ужасно – провал, полная катастрофа. Дать мне теперь задание поймать и приготовить рыбу было абсолютно в духе Майка, он в очередной раз посмеялся над моей, ставшей легендарной, неудачей, но и в то же время дал возможность преуспеть на этот раз. И я должен преуспеть.
Пока я не оправдал его надежды. У меня уже несколько раз была возможность это сделать, но я каждый раз возвращался с пустыми руками. По дороге в Реглан, где сейчас находится Стори, было прекрасное местечко, где дорогу пересекает красивый ручей. Мы с ним и с Энди остановились на мосту и посмотрели вниз на кристально чистую воду. Мы увидели рыбу и решили, что ее можно просто достать из воды. Ну конечно! Не меньше часа мы с Энди закидывали в воду удочки с блесной, мушками и всяческой приманкой, но рыба, к нашему изумлению, не проявляла ни малейшего интереса. Стори, которому оставалось тихонько наблюдать за нами и за рыбой, попросил у меня разрешения попробовать.
«Конечно, пожалуйста!» – сказал я и отдал ему удочку. Учитывая мой большой (хотя и в основном неудачный) опыт рыбной ловли в разных странах, я был уверен, что, если уж у меня не клюет, Стори, у которого опыта вообще почти нет, точно ничего не поймает. Я смотрел, как он приближает приманку в воде. Затем, вместо того, чтобы опустить ее в воду, как делали мы с Энди, он стал танцевать ею по поверхности, копируя движения мухи. Минуты не прошло, как он поймал большую форель. Что тут скажешь, новичкам везет!
«Не понимаю, в чем сложность, – сказал он с улыбкой, наматывая удочку. – Тут делать нечего».
Ох уж это высокомерие молодости… Родительский инстинкт побудил меня поставить его на место, и я стал настаивать на соблюдении ритуала, которому мы с Майком всегда следовали в Норвегии. Первую пойманную рыбу вне зависимости от ее размера следует поцеловать и бросить обратно в воду.
«Дай-ка мне удочку! – попросил я Стори после того, как он небрежно чмокнул форель и отпустил восвояси в воду. – Хочу еще попробовать». Раз у него получилось, так и я смогу. Не подумайте, что я соревнуюсь с собственным сыном. Я решил скопировать его технику, которая мне показалась просто безукоризненной, простой и очевидной.
Ничего. Мы провели на мосту еще час, я дергал запястьями и изо всех сил убеждал рыбу, что моя приманка – это дерганая муха, и она отчаянно напрашивается, чтобы ее съели. Но нет, второй раз они на это уже не купились.
Около Нельсона на Северном острове я предпринял еще несколько попыток. Дабы привить мне еще кое-какие навыки выживания в дикой природе, Майк отправил меня на курс бушкрафта [37]. Вспоминая пауков, встреченных мною во время обучения в прошлый раз, я отнесся к этой идее с недоверием, но, к счастью, на этот раз никаких арахнид там не было, и я прекрасно провел день с преподавателем-экспертом по выживанию по имени Ян. Основной инструмент для выживания в лесистой местности – это хороший нож. Ян научил меня, как заточить лезвие даже дешевого ножика, чтобы он мог резать бумагу, как бритва. Ян показал, как важен и универсален в применении острый край. С его помощью можно заготовить растопку, разжечь костер, разделать лен на пряди, из которых можно сплести веревки и сделать силки, леску, сеть и многое другое. Под руководством Яна я с помощью ножа смастерил щипцы из найденных нами веточек и самодельной веревочки. Я научился строить статичные или пружинные силки для кроликов и опоссумов, и еще мы лакомились яблоками и орехами с его земли. Я часа два просидел в поле, медитативно плетя льняной браслет, который с тех пор ношу. А вечером, когда оранжевый закат лег на новозеландский кустарник, я стоял на гладких камнях в середине пенистого ручья, который протекает около дома Яна и ну никак не мог поймать рыбу. На следующее утро я рано встал (мы ночевали во флигеле его дома) и на рассвете попробовал еще раз.
Ни рыбешки.
Свет быстро меркнет, и мы доезжаем до нашего отеля во Фьордленде почти в темноте. Отель с большой постелью и завтраками находится на самом краю Фьордленда, на холме, и выходит на озеро Манапоури и горы за ним. Обустроившись в удобном номере, я выхожу на лужайку за зданием отеля, чтобы насладиться сигареткой и полюбоваться на догорающий над озером закат. Я с трудом сдерживаю волнение, думая о предстоящей мне завтра рыбалке. Еще и в таких местах! Майк обзавидовался бы.
Мне едва удается выкурить половину сигареты – это место кишит песчаными мухами. Я поспешно сбегаю в помещение, на ходу размахивая руками и смахивая этих маленьких монстров со своих волос и лица.
Меня предупреждали об этих мелких созданиях. Они крошечного размера, но становятся тем больше и наглее, чем больше вы продвигаетесь на юг Южного острова. Фьордленд печально славится чрезвычайно жарким климатом. Самая любимая пища песчаных мух после крови пингвинов (которых в моем окружении, увы, недостаточно) – это человеческая кровь. И кусают они больно. Это не комарики. Они не будут просто отсасывать кровь хорошеньким аккуратным хоботком. Такого точного и чистого, созданного природой медицинского шприца у песчаных мух нет, так что они просто больно раздирают вам кожу крошечными острыми, как бритва, челюстями, а затем лакают кровь из образовавшейся лужицы. При том, что новозеландцы утверждают, будто у них в природе нет ничего мерзкого (кроме обнаруженного Энди паука-иммигранта), эти крошечные вампиры – их самый мрачный и самый тщательно охраняемый секрет. Они сводили с ума поселенцев, местных жителей и туристов с 1773 года, когда капитан Джеймс Кук описывал лихорадочно расчесанные укусы своей команды, напоминающие язвы от оспы. А маори, надо думать, страдали от них еще задолго до того, именно поэтому они сюда только время
