Таков был Алексей Андреевич характером — на какую бы должность ни заступал, неизменно придавал ей небывалую прежде важность. Из самого незначительного места он способен был, если только на него попадал, сделать место высокое. Должность военного министра была высокой — Аракчеев поднял ее еще выше.
С приходом этого человека в военное министерство в стенах его воцарился подлинный культ дела. «Никто из нас не помнил, — отмечал В. Р. Марченко, — чтобы у графа Аракчеева какой-либо указ вынесен был неподписанным или чтобы не было то сделано, что он кому обещает». К этому можно добавить, что не случалось в бытность Аракчеева военным министром и такого, чтобы он, издав какой-либо приказ, не позаботился потом о его надлежащем исполнении. Сам надзирал за исполнением своих распоряжений и других усердно приучал к ставшему для него уже привычкой правилу. «Вникая подробно во все действия по делам службы тех лиц, кои подчинены Военному Департаменту, — гласил приказ министра Аракчеева от 7 января 1809 года, — заметил я между прочим, что многие г. г. дивизионные командиры, сделав отношения или предписания свои кому следует по принадлежности предмета, считают, что тем и дело кончено, не стараясь знать, исполнено ли то, о чем они относились или предписывали… Поелику же таковое ненаблюдение за исполнением предписанного противно порядку службы, пользам ее и даже нанести может невозвратной вред и потеряние нужного времени, то я предписываю г. г. дивизионным командирам взять за правило, что тогда только дело можно считать конченным или исполненным, когда удостоверятся они, что требованное или предписанное от них действительно сделано». 12 января Аракчеев выслал в дивизии новый свой приказ, в котором говорилось: «От некоторых г. г. дивизионных командиров получаю я ведомости о расположении полков на квартирах, иные слишком уже подробно, так что многого и знать мне не нужно, а другие совсем недостаточные. Вследствие сего для соблюдения единообразия прилагаю здесь форму, которою и руководствоваться по всей Армии при случае доставления ко мне росписаний квартир»[144].
Приказы военного министра Аракчеева, ясно отражающие стиль его административной деятельности, не оставляют сомнений, что, занимая эту должность, он был на своем месте. Григорий Александров, служивший в его время чиновником в различных ведомствах, писал в своих воспоминаниях: «Из всех министров минувшей эпохи граф Аракчеев был одним из самых трудолюбивых, дельных, честных и полезных». Не было Аракчееву родней стихии, чем атмосфера Военного министерства. Он мог выступать здесь не просто начальником, но и наставником для подчиненных. Приказы его — сущие наставления, своего рода учебное пособие для разных мелких и крупных начальствующих лиц.
«С самого вступления моего в звание военного министра замечал, что субординация не наблюдается в некоторых случаях в полной ее силе, — читаем мы в приказе Аракчеева от 9 июня 1808 года. — А как известно, что оная есть главнейшее правило, связующее все части военной службы, то и полагаю должною по званию моему обязанностию объявить следующее. Нередко случается, что особливо в публичных собраниях младшие чиновники не сохраняют в отношении старших должного уважения и даже самой благопристойности, то причину сему отношу я не столько на счет младшего чиновника, как к лицу старшего, упускающего из виду должное за сие взыскание и чрез то дающего совершенной повод к явному ослаблению установленных правил военной службы. В оном мнении удостоверяюсь я, поставляя собственно себя примером: ибо никогда не замечал я, чтобы в отношении меня была нарушена субординация; следовательно, как ныне, так и впредь уверительно заключать должно, что естьли генерал не будет взыскивать за неисполнение обязанностей младших его чиновников, то таковой докажет, что он не умеет держать должного к себе уважения».
Граф приводил себя в пример не зря. Уж что-что, а уважение к себе он внушать умел. Иван Александрович Бессонов, близко знавший Аракчеева, писал в своих воспоминаниях[145] о нем: «Всегда осторожный, всегда скрывающий глубоко свою мысль и свои страсти, он не любил около себя шуму и восклицаний, в каком бы они роде ни были… Была ли то врожденная или рассчитанная скромность, склонность к тишине и уединению, как знать? Аракчеев не был балагуром и, сколько известно, крепко недолюбливал людей этого рода. Впрочем, с ним и шутить было не совсем удобно или ловко: и все эти умники тогдашнего времени (были) замечательно тупы и теряли дар слова, свыше ниспосланный, не только в присутствии сурового временщика, но даже при одном его имени».
В 1809 году военный министр Аракчеев ввел в русской армии правило отдания чести, согласно которому офицеры должны были приветствовать друг друга поднятием левой руки к головному убору. При этом младшие по званию обязаны были отдавать честь первыми. Эта мера призвана была способствовать поддержанию в офицерской среде атмосферы взаимного уважения друг к другу, духа субординации и дисциплины.
Многие, сталкивавшиеся с Аракчеевым на службе, утверждали впоследствии, что граф требовал от своих подчиненных слепого повиновения себе и не терпел с их стороны какого-либо рассуждения. В ряде случаев так и было на самом деле. Но вот что писал Аракчеев 1 марта 1808 года своему преемнику на посту инспектора артиллерии барону П. И. Меллеру-Закомельскому: «Возвращаю Вашему Превосходительству доставленные от Вас бумаги; ибо Вы только ко мне передаете рапорты, а Ваша обязанность моего помощника есть рассмотреть и сказать Ваше мнение и заключение, что самое и впредь рекомендую наблюдать, а не предписывать, чтоб виноватые ответы свои присылали ко мне, ибо естли мне нужно самому знать, то я имею власть и требовать сам эти посторонние пособия».
Аракчеев был человеком дела и в большинстве случаев поступал так, как это нужно было в интересах дела. Там, где требовало дело слепого повиновения, требовал его и Аракчеев. Однако если нужно было для дела рассуждение с инициативой, он именно их добивался от подчиненных. Дураков во вверенных ему частях управления граф держать не желал, и трудно приходилось тем его подчиненным, которые не проявляли в своей работе достаточно знаний и ума. Раз на одном из сенатских указов о производстве чиновников за выслугу военный министр Аракчеев начертал: «Поздравляю. Чинов прибавилось, да прибавится ли ума и способности».
Верный сын своего времени, Аракчеев полагал, что в интересах дела должен быть жестоким, и был им. «Знаю, — откровенничал он однажды, — что меня многие не любят, потому что я крут — да что делать? Таким меня Бог создал! И мною круто поворачивали, а я за это остался благодарен. Мягкими французскими речами не выкуешь дело!» «У меня камерюнкерствовать не можно, — декларировал граф в другой раз. — Я педант, я люблю, чтобы дела шли порядочно, скоро, а любовь своих подчиненных полагаю в том, дабы они делали свое дело». Молодому офицеру Долгорукову, показавшему излишнюю строптивость, Алексей Андреевич заявил: «О, да ты, я вижу, молодец на словах, каков-то на деле? Повторяю тебе, что Аракчеев дураков и лентяев не терпит». Подобные выражения частенько слышали от графа те, кто работал под его началом. Неоднократно говаривал он своим подчиненным и другие слова, весьма знаменательные: «Мы все сделаем; от нас, русских, нужно требовать невозможного, чтобы достичь возможного».
