Верный сын своего времени, Аракчеев полагал, что в интересах дела должен быть жестоким, и был им. «Знаю, — откровенничал он однажды, — что меня многие не любят, потому что я крут — да что делать? Таким меня Бог создал! И мною круто поворачивали, а я за это остался благодарен. Мягкими французскими речами не выкуешь дело!» «У меня камерюнкерствовать не можно, — декларировал граф в другой раз. — Я педант, я люблю, чтобы дела шли порядочно, скоро, а любовь своих подчиненных полагаю в том, дабы они делали свое дело». Молодому офицеру Долгорукову, показавшему излишнюю строптивость, Алексей Андреевич заявил: «О, да ты, я вижу, молодец на словах, каков-то на деле? Повторяю тебе, что Аракчеев дураков и лентяев не терпит». Подобные выражения частенько слышали от графа те, кто работал под его началом. Неоднократно говаривал он своим подчиненным и другие слова, весьма знаменательные: «Мы все сделаем; от нас, русских, нужно требовать невозможного, чтобы достичь возможного».
Аракчееву казалось, что главное в службе это строгая дисциплина и субординация, и он стремился поддерживать их, невзирая ни на что. Но натурой своей Алексей Андреевич умел быть и великодушным. Нижеследующий случай многое объясняет в его характере.
Один майор, отпущенный со службы в отпуск на двадцать девять дней, пробыл в нем три месяца. Воротясь на службу, он пошел не к непосредственному своему начальнику, а прямо к военному министру Аракчееву, взяв с собой двух сыновей. Кабинет министра был весь заполнен офицерами. В их присутствии бедный майор стал говорить Аракчееву, что просрочил два месяца и знает, какое должен понести за это наказание, но он все же надеется, что граф его простит после того, как услышит, какие обстоятельства не позволили ему вернуться на службу в срок. И майор рассказал про свои злоключения. Едва приехал он в отпуск домой, как заболела и умерла его жена, а через некоторое время скончался и старший сын. Остался майор с дочерью и двумя сыновьями весь в заботах об их пропитании. Аракчеев выслушал внимательно сей рассказ, но вместо того, чтобы выразить сочувствие несчастному майору, принялся его бранить, приговаривая при том, что служба не терпит никакого извинения. Разбранив майора окончательно, Аракчеев велел ему явиться к себе назавтра в семь часов утра.
Перепуганный майор пришел в назначенное время и сразу же был введен в кабинет министра. К великому его изумлению граф заговорил с ним ласково: «Вчера вы видели во мне начальника, который не должен был прощать вас при таком множестве молодых офицеров, не знающих никакой субординации и дисциплины, а теперь вы видите во мне человека. Я уже докладывал об вас государю. Его Величество приказал взять сыновей ваших в кадетский корпус, дочь вашу в институт; ей назначено пять тысяч рублей приданого; вам же государь жалует единовременно тысячу червонных. Извольте явиться к полку вашему; вот от меня письмо к шефу, вы хорошо будете приняты». Об этом повороте в своей несчастной судьбе майор рассказывал потом всякий раз, когда кто-либо в его присутствии начинал ругать Аракчеева. Слышавшие этот рассказ удивлялись, а между тем поступок графа был вполне в его духе.
Летом 1804 года, в бытность свою инспектором артиллерии, Алексей Андреевич осматривал арсеналы и пороховые заводы в Брянске. «Нашел я еще в здешнем городе, — писал он императору Александру 1 июля, — несчастного офицера Путвинского, который был выпущен из гродненского корпуса в нынешнем году, 22-го января, в прапорщики в Борисоглебский драгунский полк, расположенный на кавказской линии, и не доезжая сего города, опрокинута была ямщиком его кибитка, отчего и переломило ему левую руку в двух местах. Молодой жалкой человек начал ныне выздоравливать, но в кавалерии служить будет уже неспособен, то и просит о переводе в пехотный полк, не имея чем содержаться; осмелился из находящихся у меня ваших дорожных денег оставить ему именем Вашего Величества».
Архив Государственного Совета — органа, созданного 30 марта 1801 года и просуществовавшего до 1 января 1810 года[146], — свидетельствует о том, что Аракчеев, которого столичная молва окрестила зловредным, часто показывал больше сочувствия к обездоленным, нежели окружавшие его сановники, слывшие вполне добропорядочными людьми. Вот несколько примеров.
На заседании Государственного Совета от 18 января 1809 года читано было внесенное министром юстиции всеподданнейшее прошение польской уроженки Езерской о дозволении ей и двум ее детям — сыну и дочери — принять фамилию с правом наследования убитого в сражении полковника Манюкина, который прижил детей с нею, но не успел на ней жениться, хотя и имел на то высочайшее соизволение. Члены Совета приняли во внимание установленные законодательством правила усыновления, по которым в права законных детей вводились исключительно дети, прижитые до брака лицами, впоследствии браком сочетавшимися, и на этом основании решили, что дети Езерской не могут пользоваться правами законных детей. Военный министр написал под протоколом: «Граф Аракчеев находит, что если Манюкин имел позволение жениться и убит в сражении, то находит сие заслуживающим особого уважения». На заседании Госсовета 1 марта 1809 года правитель канцелярии Совета объявил, что «Его императорское величество, изъявя высочайшее согласие на мнение военного министра, при подписании протокола от 18 января сего года означенное, указать изволил предложить о том Совету, для изъяснения мнения его по сему предмету по учинении выправок, какие нужны быть могут».
Заботу об обездоленных и одновременно лучшие стороны государственного ума своего проявил Аракчеев и в случае, который рассматривался на заседании Государственного Совета 23 марта 1808 года. Как явствует из текста протокола данного заседания, министр внутренних дел представил членам Совета выписку из донесения чиновника, побывавшего в Эстляндской и Лифляндской губерниях с целью проверки дошедших до столицы слухов о «недостатке народного продовольствия». Донесение подтверждало, что крестьяне названных губерний терпели недостаток в хлебе, и в качестве главных причин указывали на прежний неурожай, порчу последнего посева от червей и продолжение винокурения. Рассмотрев представленные факты, Совет решил предложить Эстляндскому гражданскому губернатору составить особый комитет для изучения обстоятельств, вследствие которых крестьяне претерпевали недостаток в продовольствии, одновременно употребляя «деятельнейшие меры к понуждению помещиков, чтоб они не оставляли крестьян без должного и достаточного пропитания», и запретив, где это необходимо, винокурение. Военный министр Аракчеев выразил по обсуждавшейся проблеме иное мнение. «Во-первых, — заметил он, — следует всеподданнейше представить Государю Императору в виду упущения господ гражданских губернаторов, что они в свое время не доносят о таких важных недостатках народного продовольствия, которые соединены с жизнию человеческою целых губерниев, а сие самое неисполнение произвело упущение времени, в кое наверно полагать можно и бывшую уже от оного недостатка потерю людей; во-вторых, рассуждая потерянное уже и по сие число время, не только кажется уже поздно сообщать и учреждать особенный комитет к рассмотрению и соображению местных обстоятельств, а нужно, полагаю, ныне же запретить винокурение; а наконец, для исследования как в упущении о сем представления господ губернаторов, так и самых тех помещиков, которые не пекутся о прокормлении своих крестьян, а равным образом и для освидетельствования сельских запасных магазинов обрядить ныне же сенатора». Подобной линии поведения граф Аракчеев придерживался не только в Государственном Совете, но и в повседневной своей деятельности в качестве военного министра, и на заседаниях Комитета министров. 29 сентября 1808 года в этом органе решался в числе прочих дел вопрос о принятии в кадетский корпус малолетних детей умершего полковника Челищева. Согласно представлению Виленского губернатора, полковник Челищев во время квартирования в 1796 году в пределах его губернии женился на местной жительнице-шляхтянке и прижил с нею двух сыновей. Спустя некоторое время он оставил службу и уехал в свое имение в Смоленской губернии и там умер. Вдова его вышла замуж вторично и вскоре также умерла. В результате дети остались с отчимом, который по бедности своей неспособен был дать им надлежащее воспитание. Хорошим выходом из данной ситуации могло быть определение сирот в кадетский корпус, но Виленский губернатор не имел права направить их туда, поскольку в корпус принимались в то время дворянские дети не моложе 16 лет, а сыновьям Челищева исполнилось одному — 11, а другому — 10 лет. Возникшую проблему разрешил граф Аракчеев, заявив членам Комитета министров, что принимает устройство малолетних сирот в кадетский корпус на себя.
