отданы государству в уплату долга, взятого, очевидно, для обустройства монастыря и псковской больницы для бедных. Что-то из имущества он собирался передать Воину по «душевному разрешению», то есть завещанию, используя эту возможность, чтобы встретиться с сыном. В то время Воин нес царскую службу в одном из провинциальных городов, поэтому для его приезда в Псков требовалось разрешение.
Челобитная имела и другую цель: напомнить о себе молодому царю, которому могли понадобиться знания и опыт Ордина-Нащокина в вопросах внешней политики. Находясь в монастыре, он сохранял интерес к государственным делам, узнавал новости у приезжавших в Псков царских чиновников и иноземцев, а в 1678 году взялся за составление записки, известной под названием «Ведомство желательным людем» [62]. Как следует из названия, она была адресована к «ведомству», то есть сведению всех интересующихся его жизнью и делами. В записке приведены отрывки из царских грамот и других документов времен участия автора в переговорах с Польшей и Швецией, призванные показать высокий уровень доверия, который испытывал к нему Алексей Михайлович. «Ведомство» — документ, в котором на языке, далеком от совершенства, дипломат попытался систематизировать прежде высказываемые им взгляды, обобщить нажитый опыт, объяснить последователям, в силу каких причин и почему он мыслил и действовал именно так, а не иначе. Но это еще и политическое завещание государственного деятеля, предпринимающего попытку направить, настроить мышление тех, кто придет ему на смену, в русло решения задач, какие и далее будут оставаться актуальными. Свои заметки он писал в надежде, что ему на смену придут люди, способные понять, подхватить и продолжить дело, которому он служил. За всем написанным стоит свойственное ему чувство гражданского долга, обязанности человека, вовлеченного в государственную жизнь, высказаться, прояснить, обосновать суть своих исканий. Для него это важно еще и потому, что многое из того, чему он служил, на чем настаивал, не было услышано и понято его современниками.
В том же году им была составлена другая записка: «Извещение истинное с началу войны о Киеве с Украйной и царства Московского с королевством Польским». Там Ордин-Нащокин еще раз напоминал о своей идее союза с Речью Посполитой, которая в то время, после опалы Артамона Матвеева, снова обрела актуальность. Ослабевшее от войн и смут польское королевство крайне нуждалось в сохранении мира с Русью и вынуждено было умерить свои требования относительно возвращения Киева и других спорных вопросов. Этому способствовало и положение на Украине, где правобережный гетман Петро Дорошенко, полностью утратив поддержку в народе, в 1676 году отказался от власти и сдался русским войскам. Его владения формально остались в подчинении Польши, но фактически были захвачены крымскими татарами и турками. Новым гетманом обеих частей Украины был избран Иван Самойлович, принесший клятву верности русскому царю. В этих условиях летом 1679 года в Москву прибыли польские послы Киприан Бростовский и Ян Гнинский, имевшие поручение продлить действие Андрусовского перемирия еще на 13 лет и договориться о совместных действиях против турок и татар.
Необходимость впервые за долгое время вести серьезные переговоры с польскими представителями заставила царское правительство вспомнить об Ордине-Нащокине, стоявшем у истоков таких переговоров. В сентябре того же года в Псков приехал царский гонец с приказом препроводить старца Антония в Москву. Вероятно, вопрос был решен заблаговременно, поскольку дипломат ждал гонца и отправился обратно вместе с ним. На переговорах, проходивших в Посольском дворце, довольно скоро возникли трудности: поляки выдвигали условием продления перемирия вступление русского войска в войну с татарами. После двух бесплодных туров переговоров Ордин-Нащокин то ли по царскому приказу, то ли по своей инициативе покинул их и вернулся в Псков. Его нежелание участвовать в торге с поляками вызывалось еще и тем, что у него не было никаких полномочий — он должен был всего лишь давать советы главному переговорщику с русской стороны, дьяку Емельяну Украинцеву.
После этого почти никаких сведений о старце Антонии мы не имеем. Ходили слухи, что после возвращения из Москвы он принял схиму — высший монашеский чин, отделяющий своего обладателя от земного мира с его радостями и тревогами. В следующем, 1680 году он скончался, но точная дата смерти неизвестна, как и место его захоронения. По одной версии, он похоронен в Крыпецком монастыре, по другой — в Николо-Любятовском, где провел последние годы. Местные краеведы считают, что его могилу следует искать именно там. Позже монастырь пришел в упадок и в 1764 году был закрыт; от него остался храм Николая Чудотворца, находящийся сейчас в черте города. Псковский историк Г. Постников предположил, что могила Ордина-Нащокина могла находиться на месте построенной по его инициативе и разобранной в 1726 году придельной церкви митрополита Филиппа [63]. Есть, впрочем, и другая версия — «пещерная» усыпальница под приделом Никольского храма.
Глава девятая
«ЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ»:
ШКОЛА ОРДИНА-НАЩОКИНА
Сразу после кончины дипломата его архив, состоящий из книг и рукописей, был изъят и вывезен в Москву. Только спустя два века его эпистолярное наследие в том виде, в каком оно сохранилось, стало обретать известность. Однако о том, насколько ценен был вклад Ордина-Нащокина в реальную государственную политику конца XVII — начала XVIII века, дает представление служение его преемников и последователей. С уходом из жизни Алексея Михайловича, при смене находившихся на вершине власти лиц в приказном аппарате продолжали служить те, кто избежал вовлеченности в межклановые дворцовые разборки, у которых в памяти сохранялись высказываемые их наставником мысли. По тому, чем они руководствовались, как действовали, оказавшись у вершин власти, какие цели продвигали, обеспечивая интересы государства, можно судить о влиянии на них наследия их выдающегося предшественника.
Востребованными оказались в первую очередь те представители поколения, кто из первых уст наследовал вынашиваемые Ординым-Нащокиным мысли, кому и далее довелось обеспечивать устроение государственной жизни. Их судьбы дают необходимый материал, позволяющий проследить судьбу наследия их выдающегося наставника. Для молодых современников имел немалую притягательность его зоркий критический взгляд на государственные дела, его наблюдения и опыт, выстраданный им в противостоянии невежеству, эгоизму, себялюбию. Действительность не только вызывала в нем тревогу и озабоченность, но и будила созидательную, мыслительную энергию, которая не могла не передаваться другим. Он вынашивал новаторские идеи, смело предлагал меры, побуждающие власть к действию, находя в себе мужество честно и прямо заявлять: «Сильных не боюсь, умираю в правде!» В этом состояло его жизненное кредо, основа его репутации, — человека гордого, неудобного, но убежденного в своей правоте.
Такие, как Ордин-Нащокин, — сосредоточенные, замкнутые, погруженные в себя государевы люди, чей стиль жизни, образ мышления, поведение
