оказывали очень упорное сопротивление. Работы в разведотделе было много. Главная трудность заключалась в отсутствии переводчиков с венгерского языка. На первых порах выручал Данчилло Константин. Однажды Даниленко, я и этот подполковник двинулись в дивизию допрашивать венгерских пленных. Путь предстоял не близкий. В глухом месте дороги встретили несколько наших бойцов, конвоировавших пленных немцев. Остановились, спросили откуда идут, почему стоят. Очень уж подозрительно все выглядело. Человек десять немцев, сбившихся в кучу в каком-то испуге. Наши солдатики в сторонке беседуют, играя автоматами. Выяснилось: немцы попали в плен, выходя из какого-то окружения.
Ценности для разведки они не представляли. Конвоиры знали это. Прошли они много, не меньше оставалось пройти до нашего штаба, а потом еще возвращение в часть. Конвоиры решили не тратить сил. Опоздай мы на пять минут и лежали бы здесь расстрелянные немцы. Бойцов наших можно было понять, но допустить убийства пленных мы не могли и не хотели. Показал конвоирам свои документы, записали их фамилии и части. Конечно, солдатики понимали, что с офицерами разведки не шутят. Пленных доставили на командный пункт, как мы и убедились потом. Потом мы сделали все дела, допросили венгров и отправились в штаб Армии. Была ночь, машина легко катилась по хорошей дороге. Вот и какой-то городок. Шофер лихо вкатил на мост через реку, и тут мы услышали истошный крик. Кто-то орал по-румынски. Наш трофейный шофер резко затормозил, и машина остановилась в трех метрах от края разрушенного моста. Мы вылезли из машины, подошли к этому краю и с ужасом взглянули вниз. В темном провале даже не виднелась, а слышалась река. Здесь чудом было все: и почему-то оказавшийся на месте человек, и сработавшие тормоза, и три метра досок. За ними глупейшая смерть в тишине прохладной ночи.
Казалось, свыше сил человеческих прогрызаться сквозь оборону противника в Восточных Карпатах. Неприступно стояла горная крепость Кымпулунг. Тогда 2-ой Украинский фронт изменил направление главного удара, левофланговые армии повели наступление на север, ставя под угрозу окружения немецкие и венгерские войска, засевшие в Северной Трансильвании. Немцы и венгры начали отступление, 40 Армия довольно быстро двинулась вперед, сбивая их арьергарды, цеплявшиеся за горные перевалы. В последних числах сентября мы взяли пограничный румынский город Сату-Маре и вступили в северовосточную Венгрию. Расскажу о виденном на этом пути.
Теплым сентябрьским днем мы выехали из Тыргу-Нямц. Колонна машин легко катила вдоль гористого берега неширокой речки Бистрица по дорогам, о которых Даниленко и я расспрашивали баташанских евреев. Мелькали бедные румынские деревушки с хатами, крытыми соломой, убранные поля. Все выглядело как-то миниатюрно, игрушечно. Здесь не было привычных нам просторов России и Украины. Командный пункт распложался в каком-то горном селении. От высоты у меня шумело в голове, у полковника Сваричевского шла носом кровь. Это прошло. Однако я никак не мог привыкнуть к непрерывному шуму горной реки. Женя, наоборот, радовалась перемене мест. Ей все здесь было родным. Домик, где она расположилась, стоял у подножья высокой лесистой горы, вершина которой терялась в пасмурные дни в тумане. Гора, на первый взгляд, не казалась слишком высокой, я вызвался взбежать на нее, но не сумел. Оказалось, это не под силу.
Разведотдел располагал солидным обозом. Заботы о нем «фюрер» возложил на меня. Не надо усмехаться. Нужно представить себе путешествие по горным дорогам и лесам, где бродили банды, и тогда легко понять, что вождение обоза было делом, не лишенным риска. Для любования красотами природы настроения не было. А мы все-таки любовались и находили кое-что положительное в западной цивилизации. Так, пожилой солдат из охраны Иноземцев делился со мной впечатлениями: «Слушай, лейтенант, пришел я к бабенке. Хорошая, говорить, правда не может, но все понимает. Я в кровать, а она – стоп! Принесла, горячей воды, показала: мой ноги ну и … тоже мой! Потом сама вымылась. Совсем, лейтенант, другое дело, если баба чистая». Ну, я это знал.
Командный пункт обосновался в небольшом трансильванском городке Топлица. Здесь был курорт с какими-то целебными источниками. Мы разместились в одном из корпусов курорта, дивились удобству помещений, громадному бассейну. По утрам, дрожа от холода (наступил октябрь), мы мчались к этому бассейну, купались в его, словно подогретой, воде. Бассейны я знал только по Сандуновским баням. Такого большого бассейна, как в Топлице, с вышкой для прыжков в воду, я не видал. Корпуса курорта стояли на горе, по ее склонам рос сосновый лес, а ниже бежала река. В этот-то райский уголок я и привел свой обоз. Здесь уже собрались все наши, раздобыли патефон и без конца крутили какие-то грустные танго. Неведомые исполнители поли теплыми голосами про непонятную жизнь. Я был в хорошем настроении, написал Жене залихватское стихотворение:
Мне на все наплевать по-былому.
Снова блажь озорная в лице.
Лейся, струн зачарованный омут,
Я российский лихой офицер!
В небе пасмурном хмурятся тучи,
Месяц мечется в странном бреду,
С осторожностью мыши летучей
Всем назло, а к тебе я приду.
Не пугайся, что в диких ущельях
Слышен ветра приглушенный стон,
Я укутаю ноги шинелью,
Поцелуем раздую огонь.
Дай дорогу душевному пылу,
И тогда со спокойной душой
Я фуражку собью на затылок
И пойду по дороге крутой…
Стихи, конечно, плохие, очень похожи на, далеко их превосходящую песню разбойника:
«Начинаются дни золотые
Воровской беспросветной любви,
Ах вы, кони мои вороные,
Черны вороны кони мои…»
Но что поделать? Я писал, как умел. А что касается разбойника – поэта, то я ему уступал как поэт, но далеко превосходил его как разбойник. Итак, все шло, как на курорте.
Однажды капитан Меньшиков, освободившись от дежурства, пошел по грибы. Вдруг видим, как он поднимается по склону, в руках у него пистолет, а впереди несколько грязных, измученных оборванцев. Один с трудом передвигается, опираясь на палку. Остальные идут с поднятыми руками. Капитан Меньшиков взял пленных. Оказалось, что это группа немцев, во главе с подполковником, пробирается из окружения, в котором она оказалась в конце августа на берегу Прута. Больше месяца блуждали они, словно звери, по горам и лесам, изнывали от голода, потому что боялись заходить в населенные пункты. Они утратили всякую ориентировку, не знали, куда бредут. Меньшиков увидел их, сидящими у деревьев в полном изнеможении. Когда он крикнул по-немецки «руки вверх!»,
