С помощью кентавра Несса Данте и Вергилий переходят во второй пояс седьмого круга. Здесь простирается дикий лес, бесплодный и ядовитый. Это лес самоубийц, души которых превращены в деревья. Ужасные птицы гарпии с лицами, как у дев, со страшными когтями на руках, некогда нападавшие на спутников Энея, оказались здесь, в Аду. Данте случайно отломил сучок; из него потекла кровь и раздалось восклицание: «О, не ломай, мне больно!» Уже не раз было замечено, что самые невероятные фантастические вещи Данте представляет с крайним реализмом, как бы заставляя нас поверить в реальное существование человека-растения. Кажется, что великий поэт возвращается к древнему мифологическому сознанию, для которого не было ничего более естественного, чем переход от растения к животному и от животного к человеку, и весь мир был исполнен метаморфоз. Но у Данте появляется то, чего не было у древних греков, — психологическое обоснование метаморфоз, которые вызваны карой за нарушение моральных законов. Самоубийца насильно разделил тело и душу и в наказание за это получил плоть растения, с которой он сжился, и клянется, как канцлер делле Винье не головой, а своими девятью корнями. Некогда бедный юрист, Пьер делле Винье стал протонотарием и логофетом императора Фридриха II. Как и его государь, делле Винье писал итальянские стихи. Власть его и влияние были безграничны. Он держал «оба ключа» от сердца владыки, мог склонить императора на милость и немилость. Потеряв доверие Фридриха и брошенный им в тюрьму, некогда могущественный канцлер был ослеплен и в отчаянии покончил с собой.
Пройдя сквозь лес самоубийц, Вергилий и Данте вошли в третий пояс Ада, который начинался пустыней, также в изобилии населенной грешниками. Одни повержены навзничь, другие съежившись сидят на пыльной почве, третьи без устали снуют вокруг. На них падает большими хлопьями огненный дождь. На земле лежит, не желая ничего замечать, как бы не чувствуя огонь, отовсюду его палящий, огромный человек. Это Капаней, гордый муж античности, презревший богов, не уступающий в своем высокомерии Фаринате. Взойдя на стены Фив, Капаней насмехался над Вакхом и Зевсом, за что был поражен молнией разъяренным олимпийцем. Неугомонившийся ругатель продолжает «богохульствовать» и в Аду. Любопытно, что Данте, как многие гуманисты, идентифицировал главного бога языческого Олимпа с богом-отцом христианской троицы.
Внимание Данте привлекает речка, текущая между песков пустыни. Вергилий говорит, что нет ничего чудеснее этой речки, из нее берет начало кровавый поток Флегетон. Данте заинтересован, он просит Вергилия объяснить, как рождаются адские реки. И узнает, что они образуются из слез и крови, которые сочатся из глаз и ран Критского старца. Легенда о Критском старце — одно из самых сложных мест в поэме. Как всегда, Данте соединяет новое, свое, и старое, вернее, античное. Устами Вергилия Данте рассказывает: посреди моря находится остров Крит, где в незапамятные времена царствовал Сатурн. На горе Иде спиною к Дамьяте — дельте Нила в Египте и лицом к Риму стоит «великий старец некий». Образ старца восходит к сновидению царя Навуходоносора, истолкованному пророком Даниилом: «У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его — медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные». Даниил предсказывает вавилонскому владыке гибель его царства. Данте соединяет это библейское пророчество с античным преданием о золотом веке. На основании древних легенд Данте создает новый миф. Критский старец рассечен от шеи вниз. Сквозь трещину струятся слезы; стекая вниз, они образуют подземные реки Ада Ахерон, Стикс и Флегетон и на дне Ада — ледяное озеро Коцит. Критский старец опирается на правую ступню из глины.
Этот образ не имеет «исторического» смысла; он олицетворяет смену земных царств или эпох в истории человечества. В моральном смысле он означает падение человечества, рассеченного надвое, за исключением головы (начало разума). Критский старец, в согласии с античной традицией, символизирует также возрасты человечества. При апагогическом толковании он указывает на прямую связь падшего человечества с Люцифером. Огненные слезы человечества превращаются в Флегетон и другие адские реки. Застывая в Коците, они держат в ледяном плену самого владыку Ада. Почему Данте поместил на Крит старца, олицетворяющего человечество, пораженное страшной раной, откуда течет кровь и вода в адские бездны? Эней считал Крит прародиной троянцев. Как повествуется в поэме Вергилия, Эней приплыл на Крит со своими путниками из разрушенной Трои и там обосновался, но голос богов направил его в Италию, чтобы там он стал основателем всемирной империи. На Крите, колыбели человечества, некогда был золотой век, сменившийся веком железным. Чтобы излечилась рана старца и иссякли его слезы, необходима новая эпоха римской всемирной империи, новый золотой век. Поэтому взор Критского старца и устремлен к руинам Рима — он ждет его обновления.
Поэты идут дальше по тропе у ручья и выходят к плотине, которая защищает их от падающих сверху огненных хлопьев. Данте сравнивает адскую плотину с сооружениями против наводнения, возведенными фламандцами в Брюгге. Навстречу им идут тени. Эти тени представлены с реальными подробностями, свойственными художественной манере Данте. Они щурят глаза, как люди в полнолуние, поводят бровями, «как старый швец, вдевая нить в иглу». Одна из теней, опознав Данте, хватает его за полу. Всматриваясь в опаленный лик, Данте изумленно восклицает: «Это вы, вы, сэр Брунетто?» Данте узнает своего флорентийского наставника Врунетто Латини.
Эпическое описание превращается в драматическую встречу. Обращаясь к Данте, сэр Брунетто спрашивает:
«Мой сын, тебе не неприятно,
Чтобы, покинув остгльных, с тобой
Латини чуточку прошел обратно?»
Брунетто Латини, известный писатель и городской нотарий (отсюда его титул «сэр»), сохраняет и в аду отличавшие его при жизни обходительность и куртуазность. Латини был учителем, вернее руководителем Данте и многих других молодых флорентийцев; от него Данте в юные годы воспринял интерес к науке о государстве и к писателям античности.
Данте сохранил глубокое уважение к своему учителю. Он идет по плотине, поникнув головой, и почтительно слушает его речи. Старый Брунетто, наделенный даром предвидения, как многие души ада, предсказывает своему ученику беды, ожидающие его на жизненном пути. Обе раздирающие Флоренцию партии, гвельфы белые и черные, возненавидят Данте и будут стремиться его уничтожить. Эти партии подобны диким хищным птицам, но «клювы их травы не защипнут» — ни одной из них не удастся расправиться с Данте. Сэр Брунетто пересыпает свою речь народными поговорками. Он идет на некотором расстоянии, чтобы на Данте не попали огненные хлопья. Они возвращаются назад, продолжая беседу, словно прогуливаются вдоль берега Арно. Данте уверяет своего старого наставника, что он сохранит в памяти его пророчество, как он хранил его учение при жизни маэстро.
