Данте сохранил глубокое уважение к своему учителю. Он идет по плотине, поникнув головой, и почтительно слушает его речи. Старый Брунетто, наделенный даром предвидения, как многие души ада, предсказывает своему ученику беды, ожидающие его на жизненном пути. Обе раздирающие Флоренцию партии, гвельфы белые и черные, возненавидят Данте и будут стремиться его уничтожить. Эти партии подобны диким хищным птицам, но «клювы их травы не защипнут» — ни одной из них не удастся расправиться с Данте. Сэр Брунетто пересыпает свою речь народными поговорками. Он идет на некотором расстоянии, чтобы на Данте не попали огненные хлопья. Они возвращаются назад, продолжая беседу, словно прогуливаются вдоль берега Арно. Данте уверяет своего старого наставника, что он сохранит в памяти его пророчество, как он хранил его учение при жизни маэстро.
За что же так страшно наказан известный флорентийский юрист и учитель молодого поколения, всеми любимый и уважаемый? Только его, да еще болонского поэта Гвидо Гвиницелли, основателя сладостного нового стиля, Данте почтительно именует в первой части своей поэмы «мой отец». Отношение его к Брунетто сложное: Данте — моралист и богослов осудил своего любимого учителя на вечные муки, но Данте-поэт не может скрыть своего сочувствия к нему. Дело в том, что во Флоренции этого времени слишком часто встречались случай половых извращений, которое во всех его видах именовалось содомией. Флоренция столь прославилась этим пороком, что в Германии и во Франции содомитов называли «флорентийцами».
На вопрос Данте, кто из его собратьев по несчастью, содомитов, особенно высок и знаменит, сэр Брунетто называет латинского грамматика Присциана из Кесарии, Франческо д'Аккорсо, одного из самых почитаемых профессоров права в Болонье, преподававшего также в Оксфорде, и епископа Флоренции в конце XIII века Андреа де Модзи. Пора расставаться — Данте должен продолжить свой путь по адским безднам. Брунетто Латини просит своего бывшего воспитанника позаботиться о судьбе главного его сочинения «Сокровища», написанного по-французски. Едва успев договорить, подгоняемый все чаще падающим огненным дождем, Брунетто помчался вскачь. Бег сэра Брунетто, бросившегося догонять своих сотоварищей, чтобы избежать наказания, Данте сравнивает (холодно и беспощадно) с состязанием бегунов, которое он видел со стен Вероны.
Слышится тяжелый гул. Это вода спадает с кручи вниз в следующий круг. Увы! и здесь Данте встречает флорентийцев. Появляются три тени. Уже издали они кричат: «Постой, мы по одежде признаем, что ты пришел из города порока!» — в это время жители итальянских городов, даже соседних, одевались по-разному. Данте стремится подчеркнуть, что казнимые в этом круге содомиты пользуются большой известностью на земле, как военачальники и политические деятели. «И я любил и почитал измлада ваш громкий труд и ваши имена», — заявляет Данте грешникам. Но при этом ироническая улыбка не оставляет его, меж тем как в эпизодах с Франческой или Фаринатой иронии нет и следа. По-видимому, Данте чувствовал особое отвращение ко всем видам половых извращений, поэтому вывел столько знаменитых мужей, пораженных этим пороком.
Три флорентийца под ударами огненного дождя бегают по кольцу, и Данте их сравнивает с голыми атлетами, кружащимися по арене. Один из них звался на земле Гвидо Гверра и происходил из мощной феодальной семьи графов Гвиди. Второй, Теггьяйо Альдобранди дельи Адимари, известный градоправитель, принадлежавший к партии гвельфов, пользовался большим авторитетом в Тоскане. Третий, обратившийся к Данте, был Якопо Рустикуччи — богатый и важный гражданин, родич Кавальканти. Его жена столь ему досадила, рассказывает один из ранних комментаторов поэмы Флорентийский Аноним, что Рустикуччи отослал ее обратно к родителям, а сам из ненависти к женщинам предался содомии. Тень его вопрошает, действительно ли куртуазия и Еысокие качества удалились из Флоренции. Недавно прибывший в это адское общество за те же грехи кавалер Гильельмо Борсиери, которого Боккаччо выведет затем в «Декамероне» и похвалит за любезность и придворную ловкость, жалуется на печальное состояние нравов в родном городе. И Данте разражается филиппикой:
Ты предалась беспутству и гордыне,
Пришельцев и наживу обласкав,
Флоренция, тоскующая ныне!
Земляки просят Данте поведать о том, что он их видел, когда поэт выберется из царства мертвых, и не без зависти добавляют: «Счастливец, ты, дарящий правду свету!» Попрощавшись весьма любезно, тени трех флорентийских содомитов помчались дальше под огненными хлопьями. «И ноги их мне крыльями казались», — замечает поэт.
Путники слышат нарастающий грохот вод, который заглушает разговоры, вызывая в памяти шум горных рек Италии:
Так рушась вглубь с обрывистого края,
Мы слышали, багровый вал гремит,
Мгновенной болью ухо поражая.
Когда они подходят к горной круче, Данте снимает веревку, которой был опоясан, и вручает ее своему водителю. Вергилий швыряет веревку в зияющую тьму, и они напряженно вглядываются, не появится ли кто из мрака. Вергилий обещает: «Сейчас всплывет то, что и сам ты ждешь». И наконец:
Я видел — к нам из бездны, как пловец,
Взмывал какой-то образ возраставший,
Чудесный и для дерзостных сердец;
Так снизу возвращается нырявший,
Который якорь выпростать помог,
В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,
И правит станом и толчками ног.
Данте клянется стихами своей «Комедии», уверяя, что действительно видел Гериона — так зовут чудовище, олицетворяющее обман и ложь. Он хочет сказать, что поэтический образ, созданный его фантазией, содержит несомненную моральную истину, в которую читатель должен проникнуть. Данте дает веревку, которой он подпоясан, Вергилию для того, чтобы приманить чудовище и заставить Гериона перенести поэтов в восьмой круг, куда нет пути. Подробность эта не случайна; как множество других деталей, она продумана и входит в общий замысел поэмы. Итак, Данте отправился в потустороннее путешествие в одежде горожанина-флорентийца (вспомним предыдущую сцену), но подвязанный простой веревкой, как нищенствующий монах-францисканец.
Герион ужасен и отвратителен. Лицо его величественно и приветливо, а тело его — тело дракона со смертным жалом скорпиона на хвосте — скрывается в бездне: такова природа обмана. Пока Вергилий убеждал Гериона перевезти их на своей спине, Данте увидел направо от того места, где была кинута веревка, группу людей, обороняющихся от огня и раскаленного песка, с кошелями и книгами, в которые заносились имена должников. Это знаменитые ростовщики Италии, на их кисетах Данте распознал гербы многих известных фамилий, флорентийских и падуанских. Следуя снова своей неизменной манере — передаче фантастического через реальное, — Данте сравнивает подплывающего к обрыву Гериона с водолазом, который освободил застрявший на дне якорь корабля, а ростовщиков — с собаками, которые летом отгоняют навязчивых насекомых. Заметим, что Герион подымается к краю пропасти не в том месте, где его манит Вергилий при помощи веревки Данте, а правее, около того рубежа, где сидят наиболее тяжкие нарушители законов бога и природы — ростовщики. По-видимому, магическая операция Вергилия и Данте заключалась в том, чтобы заманить, обмануть и подчинить своим высшим целям самый Обман — Гериона.
