сидели президент, вице-президент Чейни, Маккейн и я, а также Хэнк Полсон, Нэнси Пелоси, Гарри Рид, лидеры республиканцев Джон Бонер и Митч Макконнелл, а также председатели и ответственные члены соответствующих комитетов. Орда сотрудников Белого дома и Конгресса выстроилась вдоль стен, делая записи и листая толстые книги для брифингов.
Никто не выглядел так, будто хотел быть там.
Когда мы разговаривали по телефону накануне, президент, конечно, не был полон энтузиазма. Я был не согласен практически с каждым из основных политических решений Джорджа Буша-младшего, но этот человек мне нравился: он был прямым, обезоруживающим и самокритичным в своем юморе.
"Я не могу сказать вам, почему Маккейн считает это хорошей идеей", — сказал он почти извиняющимся голосом. Он признал, что мы с Хэнком Полсоном уже общаемся по несколько раз в день, и выразил признательность за мою закулисную помощь демократам в Конгрессе. "На вашем месте Вашингтон — последнее место, где я хотел бы оказаться", — сказал Буш. "Но Маккейн попросил, и я не могу отказать. Надеюсь, мы сможем сделать это короче".
Только позже я узнал, что Полсон и остальные члены команды Буша были против этой встречи, и на то были веские причины. В течение нескольких предыдущих дней лидеры Конгресса начали сглаживать свои разногласия по законодательству о TARP. Этим же утром появились сообщения о предварительном соглашении (хотя через несколько часов республиканцы Палаты представителей отступили от него). Поскольку переговоры находились на столь деликатной стадии, советники Буша справедливо полагали, что втягивание меня и Маккейна в процесс скорее помешает, чем поможет.
Буш, однако, перечил своей команде, и я не могу его винить. Учитывая растущее сопротивление TARP в его собственной партии, он вряд ли мог позволить себе, чтобы республиканский кандидат пошел наперекор ему. Тем не менее, все происходящее напоминало тщательно продуманный фарс. Глядя на угрюмые лица в зале, я понял, что мы собрались не для предметных переговоров, а скорее для президентских усилий по умиротворению одного человека.
Президент начал совещание с краткого призыва к единству, а затем передал его Полсону, который ознакомил нас с текущими рыночными условиями и объяснил, как средства TARP будут использоваться для выкупа у банков плохих ипотечных кредитов ("токсичных активов", как их называли), тем самым укрепляя балансы и восстанавливая доверие рынка. "Если Хэнк и Бен считают, что этот план сработает, — сказал Буш после того, как они закончили, — то я только за".
В соответствии с протоколом, президент обратился к спикеру Пелоси. Однако вместо того, чтобы взять слово самой, Нэнси вежливо сообщила президенту, что демократы попросят меня выступить первым, от их имени.
Это была идея Нэнси и Гарри, чтобы я служил их координатором, и я был благодарен за это. Это не только гарантировало, что Маккейн не обойдет меня с фланга во время обсуждения, но и сигнализировало о том, что мои коллеги-демократы считают свою политическую судьбу связанной с моей. Этот шаг, казалось, застал республиканцев врасплох, и я не мог не заметить, как президент подарил Нэнси одну из своих фирменных ухмылок — как проницательный политик, он распознал ловкий маневр, когда увидел его, — прежде чем кивнуть в мою сторону.
В течение следующих нескольких минут я говорил о природе кризиса, деталях готовящегося законодательства и оставшихся вопросах надзора, вознаграждения руководителей и помощи домовладельцам, которые, по мнению демократов, еще необходимо решить. Отметив, что и сенатор Маккейн, и я публично пообещали не играть в политику с усилиями по финансовому спасению, я сказал президенту, что демократы обеспечат свою долю голосов, необходимых для принятия закона. Но я предупредил, что если сообщения о том, что некоторые лидеры республиканцев отступают и настаивают на том, чтобы начать с нуля с совершенно новым планом, окажутся правдивыми, это неизбежно затянет переговоры, и "последствия будут серьезными".
Буш повернулся к Маккейну и сказал: "Джон, поскольку у Барака был шанс выступить, я думаю, будет справедливо, если я позволю тебе выступить следующим".
Все посмотрели на Маккейна, у которого сжалась челюсть. Казалось, он готов был что-то сказать, но потом передумал и ненадолго заерзал на своем стуле.
"Думаю, я просто подожду своей очереди", — сказал он наконец.
В предвыборной борьбе, как и в жизни, бывают моменты, когда все возможные пути, кроме одного, внезапно закрываются; когда то, что казалось широким распределением вероятных исходов, сужается до неизбежного. Это был один из таких моментов. Буш посмотрел на Маккейна с приподнятой бровью, пожал плечами и обратился к Джону Бонеру. Бонер сказал, что он не собирается начинать все с нуля, а просто хочет внести некоторые изменения — в том числе план, который он затруднился описать и который предусматривал страхование федеральным правительством убытков банков, а не покупку их активов.
Я спросил Полсона, рассмотрел ли он это предложение республиканцев по страхованию и определил, будет ли оно работать. Полсон твердо ответил, что да, и оно не будет работать.
Ричард Шелби, ведущий член банковского комитета Сената, вмешался, чтобы сказать, что ряд экономистов сказали ему, что TARP не сработает. Он предложил, чтобы Белый дом дал Конгрессу больше времени на рассмотрение всех вариантов. Буш прервал его и сказал, что у страны нет больше времени.
По мере обсуждения становилось все более очевидным, что никто из республиканских лидеров не знаком с фактическим содержанием последней версии закона о TARP — или, если уж на то пошло, с характером их собственных предлагаемых изменений. Они просто пытались найти способ избежать сложного голосования. Послушав несколько минут перепалки туда-сюда, я снова вскочил.
"Господин президент, — сказал я, — я все же хотел бы услышать, что скажет сенатор Маккейн".
И снова все обратились к Маккейну. На этот раз он изучал маленькую записную книжку в своей руке, бормотал что-то, чего я не смог разобрать, а затем в течение двух или трех минут рассказывал о том, что переговоры, похоже, продвигаются, что важно дать Бонеру возможность сдвинуть свою фракцию в сторону "за".
И это было все. Никакого плана. Никакой стратегии. Ни малейшего предположения о том, как можно сблизить различные позиции. В комнате воцарилась тишина, когда Маккейн отложил свою записную книжку, его глаза были опущены, как у бьющего, который знает, что он только что провалился на поле. Мне было почти жаль его; то, что его команда поощряла такой шаг с высокой ставкой, а затем отправила своего кандидата на встречу неподготовленным, было политической ошибкой. Когда репортеры узнали о его выступлении в тот день, освещение было не очень добрым.
Однако более непосредственным следствием странностей Джона стало то,
