вспоминал, что в ответ на отказ редакции печатать эти брошюрки, Есенин говорил и редакторам, и самому автору: «<…>критика свободна и не стоит выпрашивать на нее разрешение<…>». На «Персидских мотивах» Сергей Александрович оставил дарственную надпись: «Милому Кручёных. С. Есенин. Ни ты, ни я – искусство (поэзия) живет и помимо нас. С. Е.» Из воспоминаний И. Грузинова: «Как-то Есенин в хорошем настроении подшучивал над Кручёных: «Кручёных перекрутил, перевернул литературу». «Напишите это и подпишитесь!» – засуетился Кручёных. Стал оглядываться по сторонам, ища бумаги, обшарил карманы, полез в портфель и быстро выдвинул необходимые канцелярские принадлежности. Услужливо положил бумагу на книгу, чтобы удобнее было писать. Теперь Кручёных по своему перекрутил шутку Есенина. Так зарабатывают на Есенине не только денежки, но и славу». Поражает великодушие Сергея Есенина и низость его злопыхателей. Алексей Кручёных и после смерти поэта продолжал активно нападать на покойного, поддерживая «Злые заметки» Н. Бухарина. Кручёных, по словам Катаева, «собирал автографы никому не известных авторов в надежде, что они прославятся», его считали барахольщиком, собирающим всякий мусор, ненужные рисунки… История все расставила по своим местам: собрание Кручёных позволило ему выжить, а для литературы – сохранить ценные документы эпохи в виде бумажек, которым не придавали никакого значения их владельцы. При подготовке к изданию академического Полного собрания сочинений С.А. Есенина сотрудники Есенинской группы Института мировой литературы заинтересовались листочками из коллекции Кручёных – это фрагмент рукописного альбома: две четвертинки, датированные одним числом. В руки исследователей попал неразгаданный и увлекательный литературно-художественный ребус, относящийся к деятельности имажинистов. До конца дней А. Крученых не расставался со своим потрепанным портфелем, куда складывал бумажки и фотографии. Скрепленные в тетради, замусоленные, они сейчас воспринимаются архивами как самые ценные единицы хранения.
«Служители муз» и «фармацевты»
Практически все строения, где располагались многочисленные литературные кафе, расплодившиеся в «кафейный период» нашей поэзии, исчезли с карты Москвы. Вы не найдете ни «Табакерки», ни кафе футуристов в Настасьинском переулке, ни знаменитого кафе имажинистов «Стойло Пегаса». Если учесть, что многоголосье арбатских переулков и улиц в 1962–1967 годах пронзила стрела Нового Арбата, то нахождение на обрубленной Большой Молчановке дома № 32 можно назвать чудом. Арт-директор знаменитого петербургского кафе «Бродячая собака», охотно посещаемого Судейкиным, Сапуновым, Ахматовой, Блоком, Андреем Белым, Сашей Черным, Нарбутом, Есениным, Хлебниковым, Маяковским и закрытого в 1915 году, Борис Константинович Пронин, в возрасте 48 лет, с женой Марией Эмильевной Рейнгард, семнадцати лет, поселился здесь, в Москве. Борис Константинович, будучи личностью незаурядной, людей делил на «служителей муз» (поэтов, художников, артистов) и «фармацевтов» (людей всех не творческих профессий, но готовых платить втридорога за вход). Всеволод Мейерхольд, кумир Бориса Пронина, говорил, что у Бориса Константиновича «какая-то мания создавать проекты». Считал эту склонность болезнью. Пронин же реализовывал идею Мейерхольда – создание театральных кабаре. Он был талантливым организатором, не мог отказать себе в удовольствии – собирать вокруг себя интересных людей. Когда через 3 года существования (1912–1915) «Бродячая собака» «почила в бозе», он предпринял еще одну попытку – создал в Петербурге «Привал комедиантов». В 1919 году этот проект тоже «опочил». Вот тогда-то и переехал Пронин в Москву с новой женой и новым проектом. Поселившись на Большой Молчановке, в ночь на новый 1923 год он открыл там же и свой клуб «Странствующий энтузиаст». В названии клуба зашифровал намек на себя, хозяина. Как и в первых двух кафе, плата для «служителей муз» была чисто символической, платили «фармацевты» за сладость общения с богемой.
Осип Мандельштам, по воспоминаниям жены Надежды, это заведение не жаловал: «Однажды нас зазвал к себе Пронин, открывший в Москве поздний вариант «Бродячей собаки». На тахте у него развалились две девицы. Они тотчас пристали к Мандельштаму, но только я успела пристроиться на тахте рядом, как была насильно уведена. Мандельштам почуял богемный дух и бежал, а рядом с нами семенил Пронин и просил остаться: сейчас будет кофе – еще одну минуточку».
Всеволод Иванов побывал в «Странствующем энтузиасте» вместе с Сергеем Есениным. Вот что он написал: «Мы спустились в подвал. Стены подвала были покрыты квадратными кусками серебряной и золоченой бумаги, посетители сидели на некрашеных скамьях за столами без скатертей. Есенина попросили читать. Читал он всегда очень охотно и с необыкновенной выразительностью». Художник В. Комарденков кажется что-то напутал. Судите сами: «Однажды в «Привале энтузиастов» Бориса Константиновича Пронина, в подвале в Кисловском переулке мы с Шершеневичем ужинали. Мимо нас прошел С. Есенин в великолепном черном костюме, бледный, с впалыми глазами. Сел один за столик. То ли он нас не видел, то ли не хотел видеть. Так он сидел долго, пока Вера, жена хозяина подвала, не принесла ему графин, он выпил, стал немного подвижней, повернул голову в нашу сторону и крикнул: «Что же молчите?» Вадим ответил: «А что ты не узнаешь?» Наконец сели за один стол. Сергей Александрович говорил, что не видел нас, когда вошел. Он был вялым, и вино его не оживляло. Был мрачен, от прежней удали ничего не осталось. Говорил мало. Ясно было, что он устал и увял, собирался к себе в деревню». У Комарденкова «Привал энтузиастов», словно гибрид петербургского «Привала комедиантов» и московского «Странствующего энтузиаста»; жена Вера, оставшаяся в прежней, петербургской, жизни, вместо новой, Марии; наконец, Кисловка вместо Молчановки?!! На вечерах у Бориса Пронина бывало весело: пели, танцевали, декламировали, устраивали диспуты. Вечерами заинтересовались органы НКВД. В 1926 году Бориса Пронина и Марию Рейнгард арестовали за контрреволюционные беседы, и выслали на 3 года. Помните, классификацию людей на «служителей муз» и «фармацевтов»? По иронии судьбы на Большой Молчановке, в доме Пронина в наши дни находится Медицинский центр.
Большая Молчановка, дом 32
Об особенном таланте Сергея Александровича Есенина – его человечности – хорошо сказал Андрей Белый: «<…>меня поразила одна черта<…> – необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность». Нередко в мемуарах о поэте в потоке похвал встречаются строки о его себялюбии, даже корысти. Тем ценнее свидетельства людей малознакомых, случайных в жизни поэта. У Бориса Сорокина, издательского работника, в неопубликованных записках есть упоминание о том, как Есенин «навестил больного ученика наборщика и оставил ему последние деньги, а самому ему пришлось занимать деньги до получки». Сорокин вспоминал еще, как Есенин выходил из студенческой столовой Университета им. А. Шанявского, «взяв с собой два куска хлеба, со словами: «Накормлю какую-нибудь собаку… Страшнее глаз голодного пса я не видел… В
