Не говоря ни слова, Фритьоф вышел от неё и спустился по лестнице в холл. Там его встретил напряженный взгляд другой пары глаз.
„Вы получите „Фрам““, — промолвил отец».
Амундсен, собственно, просил «Фрам» для экспедиции, которая и была задумана самим Нансеном.
В конце апреля 1907 года Фритьоф выступил в Лондоне в Географическом обществе с докладом о ближайших целях полярного исследования. Он указал, что главнейшей задачей при изучении Арктики должно быть основательное научное обследование Северного Ледовитого океана как с точки зрения географии, так и геофизики. Для этого надо послать новую экспедицию «Фрама» через неизвестную область этого океана, но севернее пути, пройденного «Фрамом» раньше, и от исходного пункта, лежащего дальше на восток. Изучение океанографии этой области, а также метеорологических, климатических и магнетических условий её даст многое для уяснения механики и физики атмосферы и океана и поможет лучшему знакомству с явлениями, обусловливающими состояние погоды почти во всём Северном полушарии и, во всяком случае, в умеренном его поясе. С этим связаны в первую очередь вопросы о предсказаниях погоды на долгий срок, ледовые прогнозы…
Амундсену оставалось только подхватить этот план, что он и сделал. Нансен всегда помогал своему младшему коллеге — помог он и на этот раз. Он действительно не мог оставить Еву, которая и так ждала его всю свою жизнь. Однако позже Нансен писал, что 7 июня 1910 года, когда с башни своего дома он наблюдал, как выходит из фьорда «Фрам» с Амундсеном на капитанском мостике, был одним из самых горьких дней в жизни.
Фритьоф возвращается в Лондон — теперь уже с твёрдым обещанием Еве скоро вернуться навсегда. Он пишет:
«Ты очень хороший человек, я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить, я горжусь тобой и благодарю судьбу, что она даровала мне тебя».
В Лондоне Нансен продолжает не только дипломатическую, но и научную деятельность. Он много пишет — в том числе начинает серьёзнейшую книгу «Север в тумане», которая будет закончена в 1911 году и в которой обобщается материал многих имевших ранее место арктических экспедиций, а также уделяется особое внимание путешествиям викингов — первых европейцев, открывших Гренландию и Америку за несколько сот лет до Колумба.
А тем временем важные переговоры подходят к завершению. 30 октября Нансен пишет жене:
«Трактат будет подписан на днях, и, может быть, когда ты получишь это письмо, всё будет уже закончено. Полагаю, что наши будут теперь довольны. Король Эдуард показал себя в этом деле прекрасно, и всем, чего мы добились, мы обязаны ему. К великому моему прискорбию, он остался очень доволен мною, тем, как я вёл это дело, и он поклялся принцессе Виктории, что не допустит, чтобы „этот человек“ покинул Англию. Но только всё это напрасно, я уже заявил ему, что мне необходимо уехать».
На следующий день трактат подписан, но Нансен возвращаться не спешит.
В Англию приезжают Мод и Хокон, и Нансен с радостью сообщает жене, что уезжает в Санндрингэм в Норфолк — королевское поместье, где у Хокона и Мод был свой небольшой особняк, свадебный подарок отца невесты, короля Эдуарда.
Ева не очень радовалась пребыванию в Англии королевы Мод. Она писала мужу:
«Думаю, теперь тебя ждут горячие денёчки — ведь в Лондон приезжает твоя любимая Мод — и ты наверняка будешь по-прежнему её влюблённым рыцарем. Посылаю тебе своё благословение!» Не очень понятно, почему Ева не хотела переезжать с семьёй в Лондон. Ведь семейный врач говорил, что она со старшими детьми может постоянно жить там — и этого очень хотела старшая дочь Лив. Но фру Нансен решила по-своему — и, наверное, у неё были на то веские причины.
7 ноября Фритьоф посылает жене письмо из Норфолка, в котором с иронией описывает любимую забаву короля Эдуарда — охоту на фазанов. А затем рассказывает о придворных развлечениях — в это время в Англию в гости к родственникам приехали и король и королева Испанские. Терпение Евы лопается: «Я могу понять твои планы экспедиций и преклоняюсь перед ними, но это уж слишком!» Она умоляет мужа поскорее приехать домой, потому что не успокоится, пока не увидит его дома: «Господи, ты не должен так себя вести и не вздумай влюбиться в королеву Мод! И не вздумай отвечать на её заигрывания! Хочу тебе сказать, что речь тут не о моей ревности, а об опасности ситуации, в которую ты попал, развлекайся сколько хочешь, но не заходи слишком далеко. Аминь!»
Ещё 20 ноября он сообщил жене, что «дата его возвращения неизвестна — всё зависит от короля и королевы». А 23-го добавляет, что отношения между Пульхёгдой и королевским дворцом сохранятся и в Норвегии:
«Ты же знаешь, что они оба любят и тебя, и меня, и, как тебе известно, они необыкновенно добры, особенно она. Но тех, кого они любят, они могут видеть не так уж и часто, а сейчас уж так сложилось, что, кроме нас, у них и нет других близких друзей в Норвегии — поэтому и хотят проводить с нами как можно больше времени дома».
Еве возразить на это нечего, но в ответном письме явно чувствуется неудовольствие:
«Ты прекрасно знаешь, как я люблю их обоих, и я с удовольствием буду изредка их посещать, но, как мне кажется, она не может заявлять на тебя права, как только ей захочется, ей тоже следует понять, что ты — серьёзный человек, у которого полно работы».
28 ноября Фритьоф сообщает, что отправляется в одиночестве на охоту на лис — «это несказанно меня радует». Ответное письмо, полученное из дома, подписано не фру Нансен, а семейным врачом, который уведомляет министра, что его жена заболела катаром. Но «нет никаких оснований для беспокойства». Ева была больна уже довольно давно — она заразилась от сына Коре, который переболел воспалением лёгких, но казалось, что дело пошло на поправку.
7 декабря Еве Нансен исполнилось 49 лет. Фритьоф послал ей поздравительную телеграмму, а в ответ получил убийственное известие:
«Вчера ваша жена прекрасно себя чувствовала, сегодня, к сожалению, сильный кашель и перебои в работе сердца. Доктор Йенсен».
Лив Нансен-Хейер так описывает происходящее в Пульхёгде в те дни:
«6 декабря был день рождения Одда, и мама поручила мне купить ему в городе игрушку. Я с гордостью принесла домой небольшую деревянную тележку, запряжённую лошадкой, и ещё какие-то безделушки. Утром торжественного дня я собрала всех детей и привела к ней в комнату, где смотрела, как она вручала подарки новорождённому. Одд был в восторге, больше всего понравилась ему тележка, и он тут же принялся катать её по полу, понукая лошадку и крича ей „тпру“. Мать смеялась, но скоро устала, и мы ушли. Она проводила нас счастливой улыбкой.
