– Мы тут можем спрятаться в туалете, но если в Коврове нарвемся на патруль, то кранты.
– Ну, придумай что-нибудь. Ты уже несколько раз придумывал.
– Любая новая идея – это хорошо отработанная старая. Пошли.
И я направился в сторону комнаты военного коменданта железнодорожной станции. Снаружи, около входа в помещение, над которым висела соответствующая надпись, курили, тихо переговариваясь, два наряда патрулей.
– Комендант у себя? – спросил я, подходя и поднимая руку к фуражке.
– Только дежурный, – ответил опешивший прапорщик, сразу забыв проверить у меня документы.
Мы вошли внутрь.
– Товарищ лейтенант, – громко выпалил я, испугав молоденького, сидящего за столом лейтенанта с двумя перекрещенными пушками в петлицах. – Гвардии сержанты Ханин и Денискин прибыли для дальнейшего следования в город Ковров.
– Ну, хорошо, – промямлил лейтенант. – Следуйте.
– Товарищ лейтенант, что нам делать? У нас командировочное до двадцати четырех ноль-ноль, а электричка только в начале первого.
– Я скажу патрулям, чтобы вас не трогали…
– Это мало. Мы же приедем в Ковров, а командировочное закончилось…
– И чего же мне делать? – лейтенант, первый раз попавший в такую ситуацию, был явно озадачен.
– Поставьте нам печать о прибытии и отбытии.
– Куда? Как? Зачем? – мысли лейтенанта явно путались.
– Прибыли 27 июня. Убыли 28 июня. Печать. Подпись. Ведь первый час – это уже двадцать восьмое?
– Двадцать восьмое.
– Вот наши командировочные. Вот сюда.
И лейтенант хлопнул нам печати "Прибыл", "Убыл" в командировочные удостоверения, проставив нужные даты.
Поблагодарив дежурного, мы направились в кафе, где и дождались нашей электрички, на которой благополучно прибыли через несколько часов в Ковров. А еще через тридцать минут мы, уставшие от дороги и переживаний, тихо спали в своих койках, вспоминая во сне хорошо проведенные дни в Москве.
Изменения за дни нашей командировки были поистине грандиозные.
Командир роты еще значился на должности, но во время его отсутствия, обязанности ротного ревностно исполнял лейтенант Салюткин. Последние
"дембеля" распростились с армейской службой, и часть сержантов в батальоне перераспределили, в результате чего у нас добавилось
"дедов" из других рот. Все мы, конечно, были знакомы, но одно дело видеться, другое дело – служить в одном подразделении. Исполняющим обязанности старшины был назначен "дед" – старший сержант Бугаев, минчанин крепкой наружности, так ни разу и не побывавший дома за время службы. Увидеть дом ему хотелось до ужаса, и он готов был землю грызть перед Салюткиным, который, утверждая, что его вот-вот официально назначат командиром третьей роты, обещал Бугаеву краткосрочный отпуск на Родину за его, "бугаевскую", вечную преданность. "Бугай" искренне верил обещаниям лейтенанта и старался изо всех сил.
Во всей этой катавасии мне отводилось временное место командира третьего взвода до назначения на эту должность офицера, в заместители которого я и должен был в последствии перейти. Но утром в день возвращения мне это было, мягко говоря, "до фени". Я проспал завтрак и лежал в воспоминаниях о днях, проведенных в Москве, и сожалениях о том, что так и не съездил в Питер. Именно в состоянии мечтающего, валяющегося на армейской койке, меня и увидел Салюткин.
– Ты заболел? Почему не в санчасти?
Салюткин явно недолюбливал меня еще в мою бытность курсантом первой мотострелковой роты, а тут я оказался в его непосредственном, хотя и немного странном, подчинении.
– Я только из командировки вернулся…
– Подъем! Построить новобранцев. Доложить! – и Салюткин удалился в каптерку к "Бугаю".
Нехотя я встал, умылся, перепоручил построение Самсону и пошел уточнять с Сашкой, какие у нас планы.
– Надо бы документы сдать, – вспомнил Сашка.
– Можно и в город уйти, а документы вечером, часов в шесть, сдать…
– А чего в городе-то делать? У нас несколько солдат новых появилось, один выпендривается. Наверное, решил, что ему тут детский сад. Я его повоспитывать хочу, привести к первоначальному состоянию бойца.
– Ну, я чайку у писарей хлебну, и пойдем сдавать в "строевую".
– Договорились.
Штаб батальона оказался закрытым, и я зашел в канцелярию ротного.
За столом ротного сидел короткостриженный, белобрысый, перепуганный солдат и что-то писал. Он даже не поднял головы, когда я вошел.
"Оборзел солдатик? – подумал я. – За неделю оборзел?".
– Встать!! Смирно!!
Солдат вскочил.
– Чего вылупился, воин? Как фамилия-то?
– Назарчук, – выпалил он, выкатывая на меня глаза.
– Ты почему не приветствуешь старших вставанием? – спросил я.
– Задумался, выполнял приказ…
– Приказы отменяют уставы, товарищ солдат?
– Никак нет!
– Чей приказ выполнял?
– Гвардии младшего сержанта Доцейко, – и с этими словами солдат опустился на стул.
– Ты чего, солдатик? – опешил я. – Была команда садиться? Устал?!
Так сейчас лежать будешь!! Выйти из-за стола!! Приказа не слышал??
Бегом!!!
Назарчук выскочил из-за стола.
– Уже и крючок не застегиваем? Ремень расслаблен? "Бурый" солдат, совсем "бурый". Упор лежа принять!! Отставить, не резко! Упор лежа принять! Отжимаемся: раз-два, раз-два, раз-два.
Назарчук не очень умело прижимался к полу, стирая униформой пыль с досчатого пола, и с усилиями поднимал свое тощее тело.
– Раз-два, раз-два.
Дверь канцелярии открылась, и в помещение вошли Сенеда, Доцейко и
Родионов.
– Ты чего моего писаря гоняешь? – поднял брови Доцейко. – Привет, кстати. Как съездил?
– Привет всем. А у тебя уже свои писаря появились? – ответил я вопросом на вопрос, и, присев на корточки, опустил голову к "духу".
– Команды "прекращать" не было. Раз-два, раз-два.
– Потом заскочи, – бросил мне Родионов, и они с Сенедой вышли.
– Откуда ты, орел? – спросил я Назарчука.
– Из Ростова.
– Молодец, а годков тебе сколько, сынок?
– Двадцать шесть скоро.
– Сколько? – я соскочил со стола, на котором сидел.
– Двадцать шесть.
– Ты с "высшим" что ли?
– Ага.
– Кто по специальности?
– Инженер-строитель, – продолжая упираться руками в пол и подняв голову, ответил солдат.
– Да хватит тебе пол "хебешкой" вытирать, встань.
Мне стало откровенно стыдно перед парнем, который был на семь лет старше меня, а я шпынял его, как мальчишку. В армии было не принято сильно гонять ребят с высшим образованием, которые имели существенную разницу в возрасте с обычными военнослужащими срочной службы и по воле случая попали на полтора года выполнять свой гражданский долг. Такие ребята в случае окончания военного училища уже имели бы звания капитанов, что давало им небольшие привилегии.
