– Вашей дочери как раз исполнился год. Вам 56. Что значит для вас быть отцом в таком возрасте?
– Это не идет ни в какое сравнение с тем, что я мог бы себе представить. Ив Монтан говорил: «Когда видишь такое, это выше всякого понимания». Когда становишься отцом в 20 лет, ты не осознаешь это. Как и в тридцать. Но когда позади больше, чем впереди, когда за плечами полное событий прошлое, когда пройденный путь был таким насыщенным – путь борца – и открываешь для себя это, испытываешь невольный восторг. Хотя мы ждали этого события, мы его хотели, желали. Да, испытываешь восторг, открывая существо и присутствуя при его пробуждении после 8, 9, 10 месяцев. Я нахожусь сейчас в третьей части своего пути, и на сегодня жизнь для меня – это Аннушка, и только она. На остальное мне наплевать. Ребенок способен вызвать такое волнение. Он волнует и одновременно все расставляет по местам.
– Кем и где были вы сами в детском возрасте?
– Я жил между Бур-ла-Рен и Френом. У воспитателей, ибо родители оба работали. Потом меня передали другой няньке, потому что они разводились. Я никогда не видел моих родителей вместе. Я никогда не видел, чтобы они куда-нибудь ходили вместе. У меня нет фото, где они были бы вместе. Я часто думаю об этом. Мой сын Антони не познал такую фрустрацию. Надеюсь, и Аннушка избегнет этой участи.
– В ваших размышлениях детство – ключевое слово, но оно всегда ассоциируется у вас с одиночеством. Остается ли это чувство, когда счастлив?
– Человек рождается один, живет один, умирает один. Подобная общая мысль обладает страшной, очевидной силой. Дитя любви, дитя развода, я рос один. Меня таскали по разным пансионам и церковным заведениям. Одним я был в армии. Одиночество стало почти что естественным моим состоянием. Неизвестно, как это называется, и требуется время, чтобы все осознать. В соответствии с полученным опытом ты живешь в дальнейшем с людьми, рядом с человеком. Лично я убежден, что все определяется при рождении. Ложка, которую вам суют в рот, остается на всю жизнь. Благородство одиночества я познал рядом с животными. Одиночество я вижу в глазах моих собак, когда их бросаю. Кстати, меня похоронят там рядом с ними, между деревьями. На этот счет я сделал все необходимые распоряжения…
– Вы заканчиваете съемки «Возвращения Казановы». Он был одним из величайших обольстителей за все века. Что значит для вас факт быть обольстителем?
– Во-первых, это важнейшая составная часть моей профессии. Иначе лучше идти в дворники. Но одновременно я совершенно четко знаю, что никогда не соблазнял женщину. Под словом «соблазнял» я имею в виду – не кадрил. Всегда все решала женщина. Мои слова могут удивить, ибо исходят от человека, которого считают профессиональным соблазнителем. Мне даже немного неловко говорить об этом. Каждый человек знает про себя все. Не виноват же я в том, что родился красивым и обольстительным. Таким меня сделала моя мать. Но, по правде говоря, вначале все было иначе, и это обстоятельство стало моим козырем в дальнейшем. Известно, что вы растете иначе в зависимости от того, родились ли вы красивым или безобразным. Того, за кем ухаживают, кем восхищаются, кому завидуют, жизнь наделяет иной судьбой, чем того, на кого никто не смотрит, которому никто никогда не завидовал, кто не нравится. И уж если довести эту мысль до абсурда, то красавец вполне может стать и бесполезным, супер эгоистичным и безобразным, желчным и сухим человеком. К счастью, в эту игру включаются иные элементы. Чтобы завершить начатый разговор, скажу, что являюсь соблазнителем, лишенным всякой методологии.
– Существует Делон-«самурай», со стальными нервами, и есть Делон-хищник, способный непредсказуемо выпускать когти. Как же с вами снималась такая молодая актриса, как Эльза?
– У нас с Эльзой отношения сложились сразу. У этой женщины – ведь можно быть женщиной и в 18 лет – налицо смирение, интуиция и зрелость, присущие великим актрисам. В этом случае я самый внимательный, самый нежный и самый понимающий партнер. Если же мне попадается мудак любого пола, я становлюсь ужасен. И стараюсь его раздавить. В этой профессии я больше всего ненавижу глупость, самодовольство, тщеславие.
– Можно ли считать «Возвращение Казановы» вашим возвращением в кино?
– Но я никогда не бросал кино.
– Мечтаете ли вы о том, чтобы самому поставить фильм?
– Это отнюдь не мечты. Такой план я надеюсь осуществить во второй половине будущего года. Меня подчас потрясает, с каким упорством некоторые люди делают вещи, для которых они не созданы. Помимо искусства мне приходится много времени тратить на решение не столь уж важных проблем. Надо уметь делать выбор. Почему бы мне не заниматься лишь тем, что я делаю лучше всего, посвятить силы тому, что мне больше всего нравится: кинематографу? У меня есть один проект, название которого я пока держу в секрете. В этом фильме я буду сопродюсером, актером и режиссером. Могу лишь сказать, что это будет фильм, полный напряженного действия, приключенческий по своему жанру, который заставит нас поездить по свету. Очень дорогой.
– Как себя чувствует Делон, говоря о себе в третьем лице?
– Прекрасно. Спасибо. Одни дураки думают, что я использую третье лицо, чтобы возвеличить себя. Я называю себя Делоном для простоты. Для просто ты, смиренно и для элегантности. Ничто меня так не отвращает, как «я», «мое, мое, мое», бесконечно используемое столь многочисленными в моей профессии фантазерами-мифоманами. Я произношу Делон точно так же, как другие, а так как у меня, как известно, несколько профессий – актера, продюсера, бизнесмена, коллекционера, подрядчика, – то мне представляется куда более удобным и естественным говорить именно так. Я как бы делаю шаг назад. А еще, быть может, потому, что этот Делон подчас ускользает от меня. Сей Делон отнюдь не всегда я сам, хотя есть люди, утверждающие, что Делон так называет себя, подражая генералу де Голлю. Так вот – нет же! Делон – это Делон, а генерал де Голль – это генерал де Голль. О’кей? Будем же серьезны. О генерале де Голле в моей библиотеке полно книг. Настоящий Делон – это тот, что сидит напротив вас. Мое преимущество над некоторыми людьми как раз заключается в том, что я не принимаю себя за Делона. Я просто Делон.
Пауза. Слышны чьи-то шаги в сторону летнего кабинета. Это роскошный шалаш из бревен и стекла. Дубовый стол, на котором в бизнесмена, коллекционера, подрядчика, – то мне порядке разложены самые нужные вещи. Белые полки с книгами. Шторы, чтобы обеспечить себе покой. Чуть подальше – псарня. Там есть дневные и ночные собаки.
